Однако убеждение высшего военного руководства Германии в способности армии самостоятельно вывести Россию из войны повлекло за собой сохранение явного диссонанса между стратегическими планами военного и морского командований. Впоследствии О. Гроос назовет «
Вместе с тем отметим, что неприятельское командование в целом верно прогнозировало намерения русского флота на кампанию 1915 г. Что касается перспектив активизации основных сил Балтфлота, то гросс-адмирал оценивал их весьма скептически и полагал возможными лишь в «
Причину этого, вероятно, следует искать в том, что оборонять свои балтийские сообщения германцы намеревались не столько морскими силами, сколько дипломатическим путем, используя по существу неблагожелательный нейтралитет Швеции по отношению к России.
Германские суда систематически использовали территориальные воды нейтрального королевства[697]
, прибегая при этом к услугам шведских лоцманов[698]. Лишь на некоторых участках трассы (Эстрабанкен — Эггергрунд, Симпнеклубб — Архольм, Альмагрундет, Ландсорт, Акребадан и к западу от о. Эланд) навигационно-гидрографические условия этой коммуникационной линии вынуждали немецких судоводителей выходить за пределы спасительной трехмильной прибрежной полосы[699]. Спасительной, потому что российские МГШ, ставка ВГК и особенно Министерство иностранных дел весьма трепетно относились к неприкосновенности шведского нейтралитета.В этой связи уместно вспомнить о том, что с началом Великой войны российское военно-политическое руководство вынуждено было считаться с возможностью выступления шведов на стороне Центральных держав, которое грозило катастрофическими для России последствиями на Балтийском морском театре военных действий и вообще на северном крыле русского фронта. В этом контексте выглядит вполне объяснимой весьма несдержанная реакция великого князя Николая Николаевича на так называемую «шведскую авантюру» адмирала Н. О. фон Эссена, пресеченную ставкой буквально в последний момент[700]
.