— Да, есть у меня вотъ какое желаніе. Помнишь ты милаго маленькаго Джона Гармона? Помнишь его въ ту минуту, когда онъ узжалъ отъ насъ въ чужіе края? Помнишь: тамъ, черезъ дворъ, у нашего камина? Теперь мы не можемъ помочь ему деньгами, и деньги его перешли къ намъ. Такъ вотъ мн хотлось бы найти какого-нибудь мальчика-сиротку, усыновить его, назвать Джономъ и обезпечить его будущность. Мн это было бы пріятно, но, можетъ, ты скажешь — это причуды?
— Нтъ, этого я не скажу, — перебилъ ее мистеръ Боффинъ.
— Не скажешь, дружокъ? Ну, а если бы сказалъ?
— Если бы сказалъ, такъ былъ бы скотина, — отвтилъ супругъ.
— Значитъ, ты согласенъ? Вотъ это хорошо, это похоже на тебя, мой дружокъ!.. Ну, не пріятно ли намъ будетъ думать, — заговорила опять мистрисъ Боффинъ, снова просіявъ съ головы до ногъ и съ величайшимъ наслажденіемъ разглаживая платье, — не пріятно ли думать даже теперь, что у насъ будетъ дитя и что мы доставимъ ему довольство и радость въ память того несчастнаго ребенка? И не пріятно ли знать, что это доброе дло мы сдлаемъ на собственныя деньги того же ребенка?
— Да. А мн пріятно знать и то, что ты — моя жена, — сказалъ мистеръ Боффинъ. — Мн было пріятно знать это давно ужъ, давненько.
Не въ обиду будь сказано честолюбивымъ мечтамъ мистрисъ Боффинъ, мужъ и жена, бесдуя такимъ образомъ, сидли рядкомъ, мирной четою, безнадежно потерянною для моднаго общества.
Эти простые и темные люди руководствовались въ своей жизни лишь безсознательнымъ религіознымъ чувствомъ долга да желаніемъ поступать справедливо. Тысячу слабостей и всякихъ несообразностей можно было бы найти въ нихъ обоихъ и, въ придачу, быть можетъ, еще изрядный запасъ суетности въ жен. Но даже ихъ жестокій и скаредный хозяинъ, выжимавшій изъ нихъ соки тяжкой работой за ничтожную плату, не могъ изуродовать себя до того, чтобы не сознавать ихъ нравственной чистоты и не уважать ея. При всей своей мелочности, всегда въ борьб съ самимъ собою и съ ними, онъ ихъ уважалъ. Таковъ вчный законъ. Зло часто гнушается самимъ собою и умираетъ съ тмъ, кто его творитъ, а добро — никогда.
Сквозь толстую стну своихъ закоренлыхъ предубжденій покойный тюремщикъ Гармоновой тюрьмы видлъ всю честность и правдивость этихъ двухъ врныхъ слугъ своихъ. Изливая на нихъ свою злобу и всячески понося ихъ за то, что они осмлились перечить ему правдивымъ словомъ, онъ чувствовалъ, какъ это слово царапаетъ его каменное сердце, и понималъ, что всего богатства мало, чтобы подкупить ихъ, если бы ему вздумалось сдлать такую попытку. Поэтому, оставаясь для нихъ хозяиномъ-тираномъ, ни разу не молвивъ имъ добраго слова, онъ вписалъ ихъ имена въ свое духовное завщаніе. Поэтому, ежедневно заявляя свое недовріе ко всему человчеству и жестоко доказывая его на дл всмъ тмъ, кто имлъ хоть малйшее сходство съ нимъ самимъ, онъ былъ настолько увренъ, что два человка, переживъ его, останутся ему врны во всемъ, отъ большого до малаго, насколько былъ увренъ въ томъ, что долженъ умереть.
Мистеръ и мистрисъ Боффинъ, сидя рядкомъ и удаливъ отъ себя моду на неизмримое разстояніе, принялись разсуждать о томъ, какъ имъ найти себ, сиротку. Мистрисъ Боффинъ предложила объявить въ газетахъ, что вотъ, дескать, желаютъ взять сироту и чтобы вс дти, соотвтствующія описанію, приложенному къ объявленію, въ извстный день явились въ павильонъ. Но мистеръ Боффинъ выразили благоразумное опасеніе, что это запрудить вс сосднія улицы роями ребятишекъ, и потому этотъ планъ былъ отброшенъ. Тогда почтенная леди предложила спросить приходского священника, не найдетъ ли онъ подходящаго для нихъ сироты. Мистеръ Боффинъ одобрилъ эту идею и ршилъ тотчасъ же създить къ преподобному джентльмену, а затмъ познакомиться и съ миссъ Беллой Вильферь. Такимъ визитамъ подобало быть визитами парадными, а посему было отдано приказаніе заложить экипажъ мистрисъ Боффинъ.
Вызды Боффиновъ совершались на головастой старой кляч, возившей прежде мусоръ, а теперь запрягавшейся въ карету, тоже старую и долгое время служившую въ Гармоновой тюрьм курятникомъ, такъ какъ куры любили класть въ ней свои яйца. Непомрная дача овса головастой лошадк и окраска кареты подъ лакъ, когда она досталась въ наслдство мистеру Боффину, казались ему вполн достаточнымъ обезпеченіемъ его и мистрисъ Боффинъ по части парада. Присоединивъ къ этому кучера въ лиц долговязаго, головастаго парня, совершенно подъ стать лошади, мистеръ Боффинъ полагалъ, что больше ему ничего не остается желать. Вышесказанный парень въ былыя времена тоже занимался мусорнымъ дломъ; теперь же онъ заживо погребенъ какимъ-то добросовстнымъ портняжныхъ длъ мастеромъ въ настоящую гробницу ливрейнаго камзола и штиблетъ, наглухо запечатанную тяжеловсными пуговицами.