Наш общий друг. Часть 2

— Конечно. Да и не все ли равно?

— Вотъ и я то же самое говорю, — замтила Плезантъ. — Дай Богъ здоровья нашимъ морякамъ: у нихъ и такъ денежки не улежать въ карман.

— Что правда, то правда. Деньги легко выжать изъ нихъ и безъ боя, — сказалъ незнакомецъ.

— Понятно, — подхватила Плезантъ. — Они вдь потомъ опять пойдутъ себ въ море и опять разживутся. Имъ не годится засиживаться на берегу. На мор имъ самое житье.

— Я вамъ скажу, почему я заговорилъ объ этомъ, — продолжалъ незнакомецъ, отводя глазъ отъ огня. — Я самъ однажды поплатился въ этомъ род: меня бросили замертво.

— Ну?! — удивилась Плезантъ. — Гд же это случилось?

— Случилось это, — проговорилъ незнакомецъ, припоминая (онъ приложилъ правую руку къ подбородку, а лвую опустилъ въ карманъ своей толстой верхней куртки), — случилось это гд-то въ здшнихъ краяхъ, помнится мн. Не думаю, чтобъ это было дальше мили отсюда.

— Вы, видно, пьяны были? — спросила Плезантъ

— Да, меня подпоили, да только не добрымъ виномъ. Я не то чтобы пилъ, понимаете: одного глотка было достаточно.

Плезантъ покачала головой съ строгимъ видомъ, показывая, что она понимаетъ, въ чемъ дло, но положительно не одобряетъ подобныхъ вещей.

— Честная торговля — одно, а это ужъ совсмъ другое, — сказала она. Эдакъ-то никто не иметъ права облапошивать Джека [2].

— Такія чувства длаютъ вамъ честь, — замтилъ незнакомецъ съ суровой усмшкой, а про себя прибавилъ: «Тмъ боле, что вашъ отецъ ими отнюдь не гршитъ». — Да, — продолжалъ онъ вслухъ, — плохо мн приходилось тогда. Я страшно боролся за жизнь, боролся изъ послднихъ силъ.

— А вы добились наказанія вашихъ убійцъ? — спросила Плезантъ.

— Наказаніе было ужасно, — сказалъ незнакомецъ гораздо серьезне, — но не я обрушилъ его.

— Кто же? — спросила Плезантъ.

Онъ поднялъ кверху указательный палецъ, потомъ, тихонько опустивъ руку, снова приложилъ ее къ подбородку и сталъ попрежнему глядть въ огонь. Направивъ на него свой, унаслдованный отъ родителя, глазъ, Плезантъ Райдергудъ чувствовала, какъ тревога ея все растетъ: тонъ этого человка былъ такъ суровъ, манеры такъ увренны, и все въ немъ было такъ таинственно, такъ странно.

— Такъ или сякъ, а я и рада, что злодй наказанъ, и прямо это говорю, — сказала Плезантъ. — Вотъ откуда идетъ худая молва про насъ, честно торгующихъ съ моряками. Я никогда не обижаю моряковъ. Я въ этомъ по матери пошла: покойница была на этотъ счетъ такихъ правилъ. «Честная торговля», бывало говорила она, «хорошее дло, а разбой и душегубство — дурное».

Что касается торговли, то миссъ Плезантъ взяла бы, не сморгнувъ глазомъ (да и брала, когда ей удавалось), по тридцати шиллинговъ въ недлю за квартиру со столомъ, которая не стоила и пяти. На такихъ же основаніяхъ ссужала она и деньгами подъ заклады. Но несмотря на это совсть ея была еще настолько щекотлива, и настолько было въ ней человчности, что когда она выходила изъ сферы своихъ коммерческихъ разсчетовъ, она становилась защитницей моряковъ даже противъ родного отца, которому рдко перечила во всемъ остальномъ.

Не успла миссъ Плезантъ договорить, какъ раздался сердитый голосъ ея родителя: — «Ну, ты сорока»! Разболталась! — и отцовская шляпа полетла ей въ лицо. Давно привыкшая къ такимъ изъявленіямъ родительской нжности, Плезантъ только обтерла лицо волосами (которые, при этомъ, само собой, не преминули разсыпаться), и потомъ закрутила ихъ на затылк. Это былъ тоже обыкновенный пріемъ, общій всмъ дамамъ Лощины, — пріемъ, къ которому он прибгали въ тхъ случаяхъ, когда воспламенялись словесными или кулачными объясненіями.

— Хоть убей, не поврю, чтобы гд-нибудь нашелся подъ пару теб другой такой болтливый попугай! — проворчалъ мистеръ Райдергудъ, нагибаясь, чтобы поднять свою шляпу, и кстати примриваясь, какъ бы почувствительне толкнуть дочь головой и правымъ локтемъ. Щекотливый вопросъ о грабежахъ, которымъ подвергались матросы въ Лощин, всегда сердилъ его, а теперь къ тому же онъ былъ не въ дух. — Ну, о чемъ ты тутъ болтаешь? Или теб нечего больше длать, какъ стоять, сложа руки, и тараторить всю ночь?

— Оставьте ее, — сказалъ незнакомецъ. — Она не болтала, а только отвчала на мои вопросы.

— Оставьте ка ее въ поко вы сами! — грубо отвтилъ мистеръ Райдергудъ, оглянувъ его съ головы до ногъ. — Извстно вамъ, что она моя дочь?

— Да.

— А извстно ли вамъ, что я не люблю, чтобы дочь моя болтала, какъ сорока? Извстно ли вамъ, что я не терплю болтовни съ посторонними? Да и кто вы такой? Чего вамъ здсь надо?

— На это я вамъ отвчу тогда, когда вы зажмете ротъ, — сказалъ незнакомецъ сердито.

— Ладно, — проворчалъ мистеръ Райдергудъ, немного стихая. — Пожалуй, я замолчу и послушаю васъ. Только чуръ, не празднословить со мной!

— Хотите прежде пропустить рюмочку? — спросилъ незнакомецъ такимъ же отрывистымъ, рзкимъ тономъ, отвтивъ ему взглядомъ на взглядъ.

— Какъ не хотть! Всякому лестно пропустить рюмочку, когда угощаютъ, — отвчалъ мистеръ Райдергудъ, видимо негодуя на несообразность вопроса.

— Чего же вы хотли бы выпить?

— Хересу, если вы можете за него заплатить.