— Капитанъ! Что бы вы тамъ ни говорили о Гаффер, но я долженъ замтить, что онъ былъ порядочный мошенникъ, и ремесло его было воровское ремесло. Оно конечно, справедливо — я не отрекаюсь, — что когда я ходилъ къ двумъ почтеннйшимъ — къ законнику Ляйтвуду и къ тому, другому почтеннйшему, — то, можетъ быть, немножко того, хватилъ черезъ край, потому какъ душевное мое желаніе было помочь правосудію. Я признаюсь, тогда очень чувствомъ увлекся: кладъ самъ въ руки подвертывался, а дома семья сидитъ, хлба просить. И то еще сказать надо, что вино то у тхъ двухъ почтеннйшихъ было — не скажу подмшано, а все же такое, что не очень здорово для головы. Да еще вотъ что, капитанъ, — вотъ что надо помнить: разв я горой стоялъ за свои слова? Разв я прямо такъ-таки и говорилъ двумъ почтеннйшимъ: «Почтеннйшіе, молъ, я стою на своемъ и крпко держусь за свое показаніе: что, значитъ, показалъ, то ужъ твердо?» — Нтъ. Я говорилъ по душ, откровенно, безъ всякихъ изворотовъ — замтьте, капитанъ. Я могъ ошибаться, но я думалъ, что оно было такъ. Можетъ быть, я и теперь ошибаюсь, можетъ, и не такъ оно было: я не присягну за всякое свое слово. Лучше ужъ подлецомъ меня назовите, а я не присягну. Все это такъ точно я и тогда говорилъ, сколько помнится, — заключилъ — мистеръ Райдергудъ съ такимъ видомъ, какъ будто предъявлялъ свой аттестатъ. — Обо мн, это правда, ходитъ недобрая слава. Даже и вы, капитанъ, должно быть, тоже нехорошо думаете обо мн. Но пусть такъ, пусть лучше такъ будетъ, а ложной присяги я не приму. Я все сказалъ, и если это заговоръ, такъ назовите меня заговорщикомъ.
— Я напишу бумагу, въ которой будетъ сказано, что ваше показаніе о Гексам было ложное, — сказалъ незнакомецъ, не обратившій никакого вниманія на эту рчь. — Вы должны ее подписать, и я передамъ его дочери этотъ документъ. Я принесу вамъ бумагу для подписи, когда приду въ слдующій разъ.
— Когда же можно ожидать васъ, капитанъ? — спросилъ Райдергудъ съ новой тревогой, становясь на всякій случай между гостемъ и дверью.
— Очень скоро. Не обману, не бойтесь.
— Не скажете ли мн ваше имя, капитанъ?
— Нтъ. Не имю ни малйшаго желанія.
— «Вы должны подписать», говорите вы. «Должны» — немножко жестокое слово, капитанъ, — продолжалъ Райдергудъ, все еще слабо отстаивая свою позицію между гостемъ и дверью, когда тотъ направился къ ней. — Когда вы говорите человку, что онъ долженъ подписать и то, и другое, и третье, вы ему приказываете, такъ сказать, свысока. Скажите сами, капитанъ, разв не правда?
Незнакомецъ, не доходя до двери, остановился и посмотрлъ на него въ упоръ.
— Отецъ, отецъ! Перестань! — взмолилась Плезантъ, прижавъ къ губамъ незанятую, нервно дрожавшую руку. — Не накликай на насъ бды!
— Дослушайте меня, капитанъ, дослушайте, — только одно, прежде чмъ вы уйдете, — говорилъ униженно Райдергудъ, давая ему дорогу. — Я хотлъ только напомнить вамъ ваши благородныя слова насчетъ награды.
— Когда я получу награду, — проговорилъ незнакомецъ такимъ тономъ, въ которомъ очень ясно слышалось нчто въ род: «Собака!» — то — я вамъ уже сказалъ — и вы получите свою долю.
Поглядвъ еще разъ долгимъ взглядомъ на мистера Райдергуда, онъ повторилъ, хоть и суровымъ, но пониженнымъ тономъ, какъ будто дивясь такому совершенному олицетворенію зла: «Какой вы лжецъ!» и, кивнувъ раза два головой посл этого комплимента, вышелъ изъ лавки. Но прежде, чмъ уйти, онъ ласково пожелалъ доброй ночи миссъ Плезантъ.
Снискивающій себ пропитаніе въ пот лица своего честный человкъ стоялъ въ состояніи, близкомъ къ столбняку, пока рюмка съ отбитой ножкой и недопитая бутылка не пробрались въ его сознаніе. Почуявъ ихъ въ своемъ сознаніи, онъ оттуда препроводилъ въ желудокъ. Покончивъ съ этимъ дломъ, онъ очнулся съ безошибочнымъ убжденіемъ, что единственной причиной случившагося была «бабья трескотня». Поэтому, чтобы не оплошать въ отправленіи своихъ родительскихъ обязанностей, онъ запустилъ въ Плезантъ парой матросскихъ сапоговъ. Бдняжка, думая увернуться, нырнула головой въ воздухъ и заплакала, утираясь волосами, точно носовымъ платкомъ.
XIII
Соло и дуэтъ
Когда незнакомецъ вышелъ изъ лавки въ темноту и грязь Лощины Известковаго Амбара, втеръ дулъ такъ сильно, что чуть не втолкнулъ его обратно въ лавку. Двери хлопали; пламя въ фонаряхъ колыхалось и чуть что не гасло; вывски гремли; вода, вырываемая бурей изъ канавъ, дождемъ разлеталась во вс стороны. Незнакомецъ, равнодушный къ ненастью, даже предпочитавшій его хорошей погод за то, что оно очищаетъ улицы отъ народа, поглядлъ кругомъ пытливымъ взглядомъ. «Да, мн знакомы эти мста», сказалъ онъ про себя. «Я ни разу не бывалъ здсь съ самой той ночи и никогда не бывалъ прежде, но все-таки узнаю мсто… Ну-ка, дай Богъ памяти: въ какую же это сторону мы свернули, когда вышли изъ лавки? — Мы свернули направо… да, такъ… какъ я и сейчасъ повернулъ. А дальше не могу припомнить… Не по этому ли переулку мы шли? Или, можетъ быть, вонъ потому»?