Наш общий друг. Часть 2

Онъ попробовалъ пройти по тому и но другому, но и тотъ, и другой въ одинаковой степени сбивали его со слда, и, блуждая по нимъ, онъ пришелъ на прежнее мсто. «Я помню высунутые изъ верхнихъ оконъ шесты и блье, развшанное на нихъ для просушки; помню какой-то низенькій трактиръ, за нимъ — глухой переулокъ и долетавшіе оттуда звуки визгливой скрипки и топотъ ногъ. Но все это есть и въ этомъ, и въ томъ переулк. Больше у меня ничего не осталось въ памяти, кром стны, темнаго входа, поворотовъ узенькой лстницы и комнаты, въ которую мы наконецъ вошли».

Онъ пробовалъ пройти по другому направленію, но и тутъ ничего не могъ разобрать: слишкомъ много было похожихъ стнъ, темныхъ входовъ, узенькихъ лстницъ и домовъ. И, какъ большинство сбившихся съ дороги людей, онъ описывалъ все новые круги и опять приходилъ на прежнее мсто.

«Мн это очень напоминаетъ разсказы о побгахъ изъ темницъ (я, помнится, читалъ когда-то такой разсказъ), когда небольшое пространство въ какихъ-нибудь нсколько сажень впереди представляется бглецамъ въ ночной темнот огромнымъ пустыремъ, по которому они блуждаютъ, какъ бы повинуясь какому-то непонятному закону природы».

Онъ уже не былъ теперь тмъ человкомъ съ мочальнаго цвта волосами и бакенбардами, какимъ его видла миссъ Плезантъ, и, все еще оставаясь въ той же матросской верхней куртк, сдлался такъ похожъ на безслдно пропавшаго мистера Юлія Гандфорда, какъ никогда еще ни одинъ человкъ въ мір не былъ похожъ на другого. Онъ положилъ свои щетинистые волосы и бакенбарды въ боковой карманъ своей куртки, пользуясь благопріятной минутой, когда втеръ разогналъ всхъ прохожихъ. И въ эту же самую минуту онъ превратился въ секретаря мистера Боффина, потому что и Джонъ Роксмитъ, въ свою очередь, походилъ на безслдно пропавшаго мистера Юлія Гандфорда, какъ никогда ни одинъ человкъ не походилъ на другого.

«Мн, видно, не найти путеводной нити, которая привела бы меня къ мсту моей смерти», продолжалъ онъ свой монологъ. «Впрочемъ въ этомъ нтъ теперь большой нужды. Но разъ ужъ я отважился пробраться въ эти края, мн бы хотлось прослдить хоть часть пути».

Съ этими странными словами, отказавшись отъ поисковъ дома, онъ вышелъ изъ Лощины Известковаго Амбара и направился въ другую сторону, выбравъ путь мимо церкви. Онъ остановился у желзныхъ воротъ церковной ограды и заглянулъ въ нее. Потомъ поглядлъ вверхъ на высокую колокольню, какъ она, точно гигантское привидніе, сопротивлялась втру, поглядлъ вокругъ, на блые надгробные памятники, напоминавшіе мертвецовъ въ блыхъ саванахъ, и, прислушавшись къ бою часовъ, насчиталъ девять ударовъ.

«Темною, бурною ночью смотрть на кладбище и чувствовать себя такимъ же лишнимъ между живыми людьми, какъ эти мертвецы, — мало того: знать, что ты умеръ и погребенъ, какъ они, — это немногимъ смертнымъ дано испытать. Никакъ не могу привыкнуть къ этому чувству. Душа, когда-то бывшая человкомъ, едва ли почувствовала бы себя боле одинокой, незримо блуждая среди живыхъ людей.

„Но это еще только невещественная, такъ сказать, сторона положенія. Оно иметъ и свою реальную сторону, до того запутанную, до того трудную, что я хоть и ломаю надъ ней голову изо дня въ день, а все никакъ не могу додуматься до конца. Ну-ка, попробую додумать все до конца теперь, по дорог. Я сознаю, что избгаю этого, какъ и многіе люди. Пожалуй, даже большинство изъ насъ избгаетъ думать о своемъ положеніи, и именно о тхъ его сторонахъ, гд оно обставлено наибольшими затрудненіями. Ну что жъ, попытаюсь принудить себя… Не уклоняйся, Джонъ Гармонъ, не уклоняйся! Додумай все до конца…

„Когда я вернулся въ Англію — на родину, съ которой у меня не было иной связи, кром самыхъ печальныхъ воспоминаній, — вернулся, привлеченный отыскавшимъ меня заграницей извстіемъ о моемъ богатомъ наслдств, я вышелъ на берегъ со страннымъ чувствомъ страха и отчужденія: я боялся ожидавшихъ меня здсь отцовскихъ денегъ, боялся памяти отца, боялся, что мн навяжутъ купленную на его деньги жену, боялся непонятнаго желанія отца устроить этотъ бракъ, боялся, что мною овладетъ, что мной уже овладваетъ духъ скряжничества, что во мн можетъ ослабть признательность къ двумъ благороднымъ, честнымъ друзьямъ, которые были единственнымъ солнечнымъ лучемъ въ моей безотрадной дтской жизни и въ жизни моей несчастной сестры. Я воротился съ робостью въ душ, съ недоумніемъ, страшась себя самаго, страшась людей, помня, что богатства отца не принесли ничего, кром несчастій… Теперь постой, Джонъ Гармонъ, отвть себ прежде, правиленъ ли ходъ твоихъ мыслей? Не пропустилъ ли ты чего-нибудь? — Нтъ, кажется, ничего.