Читаем Наш общий друг. Часть 2 полностью

— Юджинъ, — началъ опять Мортимеръ, не обративъ вниманія на это небольшое intermezzo и положивъ руку на плечо сидвшему все въ той же поз на кровати своему другу, передъ которымъ онъ теперь стоялъ, — Юджинъ, ты что-то отъ меня скрываешь.

Юджинъ взглянулъ на него, но не сказалъ ни слова.

— Все прошлое лто ты отъ меня что-то скрывалъ. Вспомни: до наступленія нашихъ лтнихъ каникулъ ты такъ мечталъ о нихъ, какъ никогда ни о чемъ не мечталъ — по крайней мр, на сколько я знаю, — съ тхъ поръ, какъ мы впервые вмст съ тобой плавали въ лодк. А когда наступили каникулы, ты и думать забылъ о лодк и безпрестанно куда-то исчезалъ. Хорошо теб было говорить, твердить мн десять, двадцать разъ, по твоей, привычк вчно шутить, которую я такъ знаю и такъ люблю, что твои отлучки вызывались боязнью, чтобъ мы съ тобой не надоли другъ другу. Но вдь само собою разумется, что очень скоро я началъ понимать, что это неспроста, что за этими отлучками что-то таится. Я не спрашиваю что, такъ какъ самъ ты молчишь, но это фактъ. Скажи, разв не правда?

— Даю теб слово, Мортимеръ, что я ничего не знаю, — отвтилъ Юджинъ посл серьезнаго молчанія, длившагося нсколько секундъ.

— Не знаешь, Юджинъ?

— Клянусь душой — не знаю. Я о самомъ себ знаю меньше, чмъ о многихъ людяхъ на свт, и опять скажу: я ничего не знаю.

— У тебя есть какой-то планъ въ голов.

— Есть планъ? Мн кажется, нтъ.

— Или по крайней мр есть какой-то предметъ, который тебя занимаетъ, чего прежде не было.

— Я, право, не могу сказать, — проговорилъ Юджинъ смущенно, покачавъ головой, и помолчавъ, чтобы собраться съ мыслями, продолжалъ: — Порой я думаю — есть, а порой думаю — нтъ. Иногда я бываю почти готовъ искать такого предмета, иногда же чувствую, что это глупо и только утомило бы меня. Нтъ, ршительно ничего не могу теб сказать. Откровенно и искренно говорю: я бы сказалъ, если бъ могъ.

Съ послднимъ словомъ онъ хлопнулъ друга рукой по плечу и, вставая съ кровати, сказалъ:

— Ты долженъ принимать своего друга такимъ, каковъ онъ есть. Ты знаешь меня, Мортимеръ. Ты знаешь, какъ я ужасно чувствителенъ къ скук. Ты знаешь, что я, сдлавшись человкомъ настолько, чтобы сознать себя воплощенной загадкой, надодалъ самъ себ чуть не до слезъ, стараясь разгадать, что я такое. Ты знаешь наконецъ, что я отказался отъ этой мысли и ршилъ больше не пытаться отгадать. Теперь самъ и посуди: какъ я могу дать отвтъ, котораго до сихъ поръ и самъ не нашелъ? Старинная дтская поговорка гласитъ: «Погадай, погадай, дитятко родное, а все-таки не отгадать теб, что это такое». Мой отвтъ пока: нтъ. Клянусь жизнью, ничего не могу теб сказать.

Въ этихъ словахъ была такая примсь правды, извстной Мортимеру о безпечномъ Юджин, что ихъ нельзя было принять за простое желаніе уклониться отъ прямого отвта. Кром того, все это было сказано съ видомъ подкупающей искренности: очевидно, для единственнаго цнимаго имъ друга Юджинъ сдлалъ исключеніе и вышелъ на этотъ разъ изъ своего обычнаго безпечнаго равнодушія ко всему.

— Пойдемъ-ка, мой милый, попробуемъ, какое дйствіе произведетъ на насъ сигара, — сказалъ Юджинъ. — Если она хоть сколько-нибудь просвтитъ меня по этому вопросу, я скажу теб все безъ утайки.

Они повернули въ первую комнату и, находя, что она слишкомъ нагрлась отъ камина, открыли окно. Потомъ, закуривъ сигары, присли на подоконникъ и, испуская дымъ, принялись глядть внизъ на дворъ, освщенный луною.

— Нтъ, не просвщаетъ, — заговорилъ Юджинъ посл нсколькихъ минутъ молчанія. — Отъ всего сердца извиняюсь, мой другъ, но изъ этого ровно ничего не выходитъ. — Если ничего не выходить, такъ ничего и не выйдетъ, — отозвался Мортимеръ. — Значитъ, я могу быть покоенъ. Вдь ничего не выйдетъ? Ничего вреднаго для тебя, Юджинъ, или, можетъ быть…

Юджинъ взялъ его за руку, заставивъ такимъ образомъ на мгновеніе пріостановиться, и, вынувъ комочекъ земли изъ стоявшаго на подоконник цвточнаго горшка, ловко угодилъ имъ въ небольшую точку свта на противоположной стн. Исполнивъ это къ полному своему удовольствію, онъ переспросилъ:

— Или, можетъ быть?..

— Или вреднаго для кого-нибудь другого.

— То есть какъ это, — проговорилъ Юджинъ, взявъ еще комочекъ земли и чрезвычайно мтко бросивъ въ ту же цль, — Какъ это «вреднаго для кого-нибудь другого?»

— Ужъ этого я не знаю.

— И потомъ, — продолжалъ Юджинъ, пуская въ то же время третій выстрлъ, — для кого же другого?

— Не знаю.

Захвативъ еще комочекъ земли, Юджинъ взглянулъ на своего друга вопросительно, отчасти даже подозрительно. Но на лиц друга не было никакой затаенной, недосказанной мысли.

— Два заблудившихся въ лабиринтахъ закона скитальца вступаютъ въ нашъ дворъ, — сказалъ вдругъ Юджинъ, заглянувъ внизъ (вниманіе его было привлечено стукомъ шаговъ во двор). — Они осматриваютъ дверь подъ нумеромъ первымъ: очевидно ищутъ нужную имъ фамилію. Не найдя ее подъ нумеромъ первымъ, они переходятъ къ нумеру второму. Въ шляпу скитальца нумеръ второй — того, который пониже, — я запускаю вотъ этимъ комочкомъ. Попавъ ему въ шляпу, я спокойно продолжаю курить и погружаюсь въ созерцаніе неба.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза