Нашествие

— Мы знаем достаточно об этом случае. — Грим стал рассудительно загибать толстые красные пальцы: — У пациента головокружения. Ему делается худо, когда темнеет. Но легче — на свету. Так же действуют холод и жара. Заболевание носит характер припадков. Больной начинает обострённо воспринимать запахи. Ему кажется, что его тело меняет форму. И наконец (Грим загнул мизинец, напоминающий маленькую венгерскую колбаску), не помнит, что с ним было.

Грим поднял кулак и показал его Сотникову:

— Достаточно?

А так как коллега не возразил, то Грим принялся за главную мысль:

— Мозговые болезни…

— Душевные болезни, — перебил Сотников. — По-русски мы называем их душевными. Dushevnie.

— Ах, это языковые тонкости. Хорошо, скажем: нервные.

— Нет-нет, коллега. Это тонкости научные. Мозговая болезнь есть физическое поражение мозга как органа. Чего, согласитесь, мы в данном случае не наблюдаем.

— Как можно наблюдать мозг, не открывая череп? А открыть череп, можно, извините, только трупу. Поздновато тогда лечить.

Грим, несмотря на немецкую порядочность, был не чужд цинического медицинского юмора. Но Сотников не улыбнулся:

— Мозг поражён, если пациент был ранен в голову. Но господин Бурмин не был ранен в голову.

— Он мог ушибиться головой при падении с лошади. Получить контузию при обстреле. Галлюцинации и беспокойный сон указывают на…

— Он не был контужен. И не падал с лошади.

— Он так говорит.

Сотников поразился:

— Он русский дворянин и джентльмен!

Грим поднял обе пухлые ладони:

— Хорошо. Поверим слову джентльмена. Но я не сдаюсь. Я готов переменить своё заключение, если ваши доводы будут солидно обоснованы с точки зрения, — он подчеркнул, — медицины.

Сотников пощипал жидкую бородку. Грим усмехнулся:

— Ну? Так в чём разница между болезнью мозговой, нервной и душевной?

Сотников вздохнул:

— Нервные болезни бывают только у дам.

Грим вскрикнул, как ужаленный:

— Я серьёзно!

— Хорошо, хорошо, коллега. Видите ли… Допустим, мы сделаем, как вы предлагаете: объявим господина Бурмина душевнобольным. Безумцем. Сумасшедшим. Вопрос не в терминах. Вопрос в том, как на это посмотрят другие.

— Как на необходимую…

Но Сотников быстро встрял:

— Так, что мы с вами, вы и я, плюём на положение пациента в обществе.

— Я не это…

Но Сотников разошёлся:

— Да-да! Вы в России, коллега! Сегодня мы объявим душевнобольным господина Бурмина, человека из хорошей семьи, богатого и со связями. Завтра сообщим всем, что незамужняя княжна такая-то — брюхата. Почему нет? Ведь мы с вами всё решили называть терминами. Верно? Ну так послезавтра скажем: сенатор такой-то — запойный пьяница. Засим: у графа такого-то — сифилис. А потом нас перестанут звать в приличные дома. Вы в России, Грим. Хотите пользоваться терминами, ступайте служить в больницу для малоимущих.

— Но что же нам теперь делать?

Сотников пожал плечами:

— Что всегда. У графа такого-то — колики. Княжне для улучшения пищеварения рекомендуется длительная поездка за границу на воды. У сенатора — подагра. А господину Бурмину прописан покой.

— Но что, если господин Бурмин завтра кинется на кого-нибудь с ножом?

— И уединение. Покой. И уединение.

— Но что, если господин Бурмин…

Сотников проглотил зевок, так что слёзы выступили:

— Давайте спать, коллега.

Грим шумно выпустил воздух, хлопнул себя по коленям:

— Имейте в виду, мне это не по душе.

— Ну тогда езжайте завтра и доносите на него, кому хотите. — Сотников опрокинулся на подушку, натянул одеяло. — Доброй ночи, Грим.

— Доброй ночи.

Грим ушёл к себе за ширму, и Сотников задул свечу. Но оба ещё долго не спали, думая о своём.

Утром решили, что объяснение с пациентом Сотников возьмёт на себя. Грим буркнул своё «не нравится». Но не всерьёз: он недавно начал строить себе дом на Васильевском острове и не мог рисковать частной практикой.

Лакей подал Гриму кофий, а Сотникова проводил в гостиную.

Высокие окна были розовыми от зимнего солнца. Доктор Сотников обрисовал положение без прикрас. Господин Бурмин выслушал, глядя на снег. Доктор Сотников почувствовал к больному симпатию.

Он желал — а главное, видел возможность, — объясниться с ним откровенно. И не ошибся.

— Но что, если завтра, через месяц, через год — я кинусь на кого-нибудь с ножом?

Сотников ответил просто:

— Этого не знает никто.

Бурмин обернулся к доктору:

— А вы не рассматриваете возможность?.. Что, если всё это правда?

— Что?

— Мои сны. Мои галлюцинации.

— Вы хотите сказать, правда ли ваше тело меняет форму?

Бурмин кивнул.

Сотников вздохнул:

— У меня был пациент, которому постоянно слышалась музыка. Был пациент, который повсюду видел серых кошек. Была пациентка, которая считала себя своим покойным батюшкой. А был пациент, которому казалось, что он огурец. Нет-нет, правда!

Бурмин улыбнулся уголком рта.

— Мы — я имею в виду современных медиков — пока мало что знаем о мозге. Но знаем наверняка: он способен играть с человеком странные штуки. И порой не смешные, а страшные.

Бурмин стал опять глядеть на снег. Лицо его было печально.

— Что же мне делать?