Нашествие

Армян взял кошель, бросил в загон, не пересчитывая. Даже не глянул внутрь. Сумка тяжело упала, звякнув. Гампры-волкодавы даже не шелохнулись. Всё такие же строгие, всё такие же степенные. Казалось, отпустят гостя, станут вместе с Армяном держать совет. Староста боялся поворачиваться к ним спиной, стоял боком, не выпуская из глаз:

— Завтра могёшь?

— Завтра так завтра, — ответил Армян.

«Затем мы с ней кинулись бы друг другу в объятия, обливаясь сентиментальными слезами, — с издёвкой думала Мари, глядя на склонённый Оленькин пробор. — Какая жалость, что так не бывает».

— Maman того же мнения, — постаралась она не выдать голосом раздражение. — Тебе понравится в Петербурге.

— Мне здесь хорошо, — пролепетала Оленька. — Я не понимаю, как я дала графине повод думать, что мне здесь плохо. Я не хочу никуда уезжать.

«Всё она понимает, — тихо кипела Мари. — Удобно прикидываться дурой, вот и всё».

— Мы не думаем, что тебе здесь плохо. Мы предполагаем, что в Петербурге тебе будет лучше. Веселее. Театры, балы. Концерты.

Оленька подняла голову:

— Мари, зачем ты это говоришь?

— Потому что мне хочется, чтобы ты была довольна жизнью и весела. Нас растили как сестёр, и я привязана к тебе, как к сестре.

— Только мы не сёстры, — горько возразила Оленька. — Не подумай, что я неблагодарная! Вы никогда не давали мне ощутить наше неравенство. Но мы — не равны. На балах ни один кавалер не забывал и не забывает, кто я. Воспитанница, бедная родственница, бесприданница. Приживалка.

Она всхлипнула, не поднимая лица.

— Оленька…

Но сказать на это Мари было нечего. Она ласково тронула Оленьку за колено:

— Мне очень жаль. Есть вещи, которые я могу изменить. Но есть — которые не могу. Эта — как раз такая. Прости.

Оленька промокнула глаза платочком:

— Спасибо, что не лжёшь.

— Но позволь мне изменить к лучшему то, что могу.

— Что ж, это возможно. — Оленька вдруг подняла голову. Глаза её были красны. Но глядели решительно. — Обещай мне, Мари. Обещай, что сделаешь.

Мари почувствовала, что краснеет:

— Я не знаю. Смотря что.

— Поговори с вашими родителями. Они так полагаются на тебя и твои суждения.

— Оленька, нужно смотреть на вещи реалистично…

— Это самый реалистичный взгляд.

— Оленька…

Но та глядела твёрдо и с вызовом:

— Обещай мне. Ведь ты всех лучше знаешь, так — будет лучше. Для Алёши.

Мари неохотно выдавила:

— Я попробую.

Мари не лгала без крайней необходимости. И в тот же вечер решила завести разговор с матерью, справедливо положившись на народную пословицу: муж — голова, а жена — шея.

Ждать удобного повода не пришлось. Графиня начала разговор сама:

— Что, когда вы с Оленькой едете?

— Maman…

Графиня опустила вязанье, всплеснула руками:

— Я единственный раз попросила тебя нам помочь! И ты…

«Единственный раз?» — хотелось спросить Мари. Но цепляться к мелочам не стоило, она решительно взялась:

— Maman, я хочу просить вас с papa разрешить Алёше жениться на Оленьке.

— Боже мой. — Графиня театрально схватилась за сердце и округлила глаза. — Жениться? Я, кажется, просила тебя увезти Оленьку с собой, а не играть роль свахи.

— Она бедна, я знаю.

— Бедна? Она нищая.

— Но Алёша…

— Алёша — мот. Его дела расстроены. Ему нужна богатая невеста.

— Его дела не так уж безнадёжно расстроены. Долги можно выплатить, если выплачивать их аккуратно и тратиться разумно. Через какие-нибудь десять — пятнадцать лет экономии…

— Тебе легко говорить!

— Ему нужна не богатая, а любящая, серьёзная и рассудительная жена. Которая сумеет его сдерживать, не придавливая и не унижая.

— Неслыханно! — спихнула вязанье с колен графиня. — В кои веки тебя попросила. И вот. Верно говорят: хочешь, чтобы было сделано хорошо, делай сам.

— Maman…

— Тебе легко говорить! Ты выскочила за богатого — и умыла руки. Наши трудности тебя больше не волнуют.

— Maman, вы несправедливы. Я также близко к сердцу принимаю…

Графиня встала, бросила на дочь негодующий взгляд и вышла.

Генерал Облаков едва успел посторониться — она пронеслась мимо.

— Графиня пролетела на всех парусах, — озадаченно подошёл он к жене. Он был невысокого мнения о тёще и даже с женой не мог говорить о ней серьёзно. — Что на сей раз?

Мари огорчённо сжимала и разжимала пальцы.

— Алёша и Оленька хотят жениться. Maman против.

— Они хотят жениться? — удивился Облаков. Поглядел на дверь, куда скрылась тёща. — Прости, дорогая, но я в кои веки согласен с графиней.

— Это не такая уж дурная идея, — пожала плечами Мари. — Алёша — балбес. Богатая невеста не поправит его дела. Он промотает любое приданое. А Оленька смогла бы его образумить.

Облаков задумчиво изучал блик на своих сапогах.

— Возможно, если ты узнаешь о каком-то месте, которое Алёша мог бы получить… Ты знаешь все его недостатки. Я не настаиваю. Но если ты бы мог…

Облаков взял руки жены в свои:

— Послушай. Твой братец — добрый малый. Но он балбес, это верно. Подсаживать его повыше, вручать ему ответственность — значит, оказать ему медвежью услугу.

— Может, именно ответственности ему не хватает.

Облаков похлопал жену по руке: