Нашествие

Бурмин уже вскочил в седло, когда на крыльцо выбежал Клим — в руках сжимал ружьё, ремень хлопал старика по ногам:

— Барин! Барин! Чуть не забыл.

Бурмин ответил строгим взглядом:

— Не забыл.

Клим протянул ружьё — будто не заметил ответа:

— Ну бери, батюшка. Бери! Как же это в лес — и без ружья.

— Зачем это, Клим?

Клим отвёл глаза, но руки не опустил:

— Мало ли. Может, на зайца наедешь. Может, ещё на кого, — многозначительно добавил. — Лес есть лес.

— Нет, Клим. Ружьём только напугать.

— Иных напугать не мешает.

— Всё будет хорошо, Клим.

И не дав слуге возразить, пустил коня вскачь.

Лес стал чаще, конь перешёл на рысь, потом на шаг. Приходилось то и дело приклоняться к гриве, отводить от лица ветки.

Воздух теперь следовало читать внимательно. Не спеша.

Бурмин покачивался в седле, будто плыл сквозь длинные струи запахов. Иные стояли столбом. Другие висели облаком, прикреплённым одним концом к белой птичьей капле или раздавленной ягоде. Третьи напоминали гусарский султан. Четвёртые — летучую паутину. Одни таяли. Другие густели — смотря по тому, приближался он или удалялся. Одни были свежие, сочные, влажные. Другие — блёклые, вытертые, сухие: вчерашние, недельные, совсем давние.

Остановился у орешника. Приподнялся. Потянул носом.

Ивановый запах зацепился за ветку осины. Бурмин взялся за него как за кончик невидимой нити. Пока ещё тоненькой и сквозистой. Медленно поехал вдоль, не выпуская. Нить стала толще. Уже не прерывалась. Запахи леса напирали, но Бурмин сосредоточил всё внимание на этом одном. Теперь следить за ним было всё проще. Нить налилась. Превратилась в ленту. Лента расширилась. Уже можно было прочесть в ней подробности: что Иван ел утром, как облегчился — и то, что недавно он горько плакал. «Вот бедняга».

Далёкий звук заставил Бурмина поднять голову.

Казалось, вдали — очень-очень далеко — бухают пушки.

Бурмин остановил лошадь. Замер. Весь стал одним неподвижным целым с травой, деревьями, листвой, что закрывала небо и делала воздух зелёным.

И тогда учуял их запах. Их было много.

Буф-буф. Буф. Буф. Буф-буф.

Не канонада. Лай.

Низкий, басистый. Его не слышишь, но чуешь — в виде дрожи, отдающейся в рёбрах изнутри.

Своры были у графа Ивина, были у Куроплётова, у князя Волоколамского. Но то борзые: звенят взахлёб тенорками, летя, подбадривая, похваляясь.

Эти же словно перекликались редко и скупо, как егеря в загоне, — строго по делу: я тут. А я тут.

Волкодавы.

Они двигались уверенно. Быстро. Но не спеша. Умело. Делово. Они его чуяли. Они приближались.

Бурмин не двигался. Надо было понять, что за манёвр готовят. Вот они рассыпались цепью. Цепь превратилась в полукруг. Концы его начали сближаться.

Бурмин почувствовал, как мелко затряслась шкурой лошадь. Для неё это волки.

— Тихо, милая, — похлопал по дрожавшей шее Бурмин. Но сам услышал, как дрожит и его голос.

Вдруг запах Ивана изменил направление. Иван теперь бежал навстречу волкодавам.

Что он делает? Не может же он их не чуять?

— Вот безумец…

Таиться было нечего.

— Иван! — крикнул Бурмин. Над головой его в кроне сорвалась испуганная птица. — Иван!

Лошадь всхрапнула, пошла боком, мотая головой. Животный ужас слышался в её голосе. Бурмин толкнул её каблуками, та с облегчением помчалась.

Бурмин вылетел Ивану наперерез. Тот увидел. Замер, соображая.

— Не тронь меня! — вскрикнул жалобно.

«Буф. Буф», — перекликались волкодавы совсем близко. Густой псовый запах был странно приятен — и грозен. Враги и родня.

— Уходим. Их много. Порвут.

— Пусть рвут! — взвизгнул Иван. — Пусть рвут, чем…

— Стой, — придержал его Бурмин. — Тихо. Погоди.

Его странная тревога заставила Ивана умолкнуть и подобраться. Лошадь нервно перебирала ногами. Бурмин встал в седле, чтобы подняться над её запахом — едким, полным страха, — как бы заглянул через забор.

Этот, другой запах тоже был человеческим. Запах дерева и ткани, пота и железа. Запах рук и инструментов. Он не двигался. Но и не стоял. Он странным образом лежал. Но не впереди. Не на траве. А будто в глубине…

«Буф! Буф!» — раздалось ещё ближе. Иван не выдержал, бросился прочь.

…Почти у самых ног, под ногами.

— Иван! — понял Бурмин. — Стой!

Хлестнул лошадь. Она прыгнула с места в карьер. Мелькнуло у самой морды испуганное лицо Ивана. Бурмин успел вынуть ноги из стремян. Обрушился на мужика сверху.

Затрещал весь мир вокруг. Лошадь всей своей громадой ушла вперёд, ухнула — и пропала. Визг её пронзил уши.

Оба чуть не соскользнули следом. Ухватились за траву. Края ямы осыпались. Вниз летели комья. Лошадь билась в агонии. Колья пронзили ей бока и шею. Запах крови оглушал. Бешено работая ногами, руками, хватаясь друг за друга, удержались. Выбрались на твёрдую почву.

Буф. Буф. Буф-буф. Лающее кольцо сжималось.

— А-а-а! — в ужасе вопил Иван, ошалев от паники.

Бурмин сунул ему кулаком в лицо. Схватил за руку, потащил за собой.

Заметил сочный олений запах-куст.

Бросился к нему. Корнем запах упирался в свежую кучу. Бурмин схватил мягкие шарики. Обтёр ими лицо. Подмышки. Пах. Иван поспешно делал то же. Оба потоптались в остатках, чтобы покрыть подошвы.

Бросились прочь.