Наши домашние дела

Мы сказали — истинныя идеи неразрушимы, — въ этомъ конечно вы не сомнваетесь, читатель. Он именно неразрушимы, — это ихъ лучшiй эпитетъ. Есть у насъ другое слово, но оно къ истиннымъ идеямъ не такъ хорошо идетъ Это слово — живучесть. оно идетъ ко многимъ другимъ вещамъ, изъ которыхъ иныя тоже не рдко гуляютъ по свту подъ именемъ идей; но эти идеи — самозванцы, переряженцы, волки въ одежд овчей. Къ нимъ между прочимъ принадлежатъ разнаго рода фокусы, изобретаемые такъ называемыми остроумными писателями, для достиженiя различныхъ земныхъ, насущныхъ цлей, а иногда даже и цлей духовныхъ, какъ напримръ для воздвиденiя себ временнаго минiатюрнаго пьэдестальчика, чтобы стать на него въ качеств маленькаго божка, крошечнаго идеальчика, показаться, покрасоваться, показать публик фокусъ и потомъ уйти внутрь пьедестальчика, какъ уходятъ подравшiяся марионетки. Фокусъ заключается иногда въ извстномъ взгляд на извстный предметъ, или даже просто въ извстномъ прiем, въ извстномъ тон рчи, въ извстной манер объясняться съ публикой. Подобное изобртенiе большею частiю остается во все время своего существованiя исключительной привилегiей изобртателя, потомучто его собратья по ремеслу6 хотя видятъ иногда выгодность фокуса, но съ другой стороны соображаютъ невыгодность немного унизительной роли подражателя, и — оставляютъ изобртенiе въ исключительномъ пользованiи изобртателя — одни съ презрнiемъ, другiе съ завистью и затаенной досадой. Между тмъ фокусъ, какъ изобртенiе, иметъ характеръ новизны и свжести; новизна и свжесть привлекательны, он нравятся публик, публика стремится къ нимъ, и изобртатель торжествуетъ, торжествуетъ до тхъ поръ, пока публика не присмотрится къ фокусу или не набьетъ имъ себ оскомины. Тогда можетъ послдовать одно изъ двухъ: или молчавшiе дотол собратья ополчатся на пошатнувшагося артиста, произойдетъ жестокая война, которая и кончится тмъ, что артиста повалятъ; или же догадливый артистъ, предупреждая войну, в'o время закроетъ лавочку, уберетъ свой пьедестальчикъ и удалится…

Казалось бы, что такъ тому длу должно и кончиться. Но нтъ! Вотъ проходятъ годы; туманъ забвенiя застилаетъ слды удалившагося артиста; мсто, гд стоялъ его пьедестальчикъ, уже заросло травой и былiемъ; по немъ гуляютъ другiе господа, совсмъ въ иныхъ костюмахъ, съ иными физiономiями и прiемами… Вдругъ — въ сторон выдвигается изъ-подъ земли угломъ незвстный предметъ. Тотчасъ находится господинъ съ призванiемъ антикварiя, припадаетъ, собственноручно откапываетъ и извлекаетъ… пьедестальчикъ! Смотрите, дорогая находка уже у него на плеч; онъ бжитъ за нею, третъ ее, чиститъ, кроетъ свжимъ лакомъ и — онъ уже на пьедестальчик, въ костюм артиста, въ грацiозной поз. Публика, начавшая было забывать артиста, успвшая поддаться другимъ впечатлнiямъувлечься другими интересами, видитъ что-то блестящее, не узнаетъ знакомаго пьедестальчика, идетъ, любопытствуетъ и любуется, какъ чмъ-то новымъ. Конечно ей немного нужно времени на то, чтобы всмотрться и разпознать, что это новое — только подновленное и подкрашенное старье; но — вдь это пожалуй можетъ повториться и не разъ. Вотъ почему подобнымъ вещамъ слдуетъ приписать свойство живучести!

Недале какъ въ прошедшемъ номер нашего журнала одна статья указала мсто, гд найденъ и открытъ пьедестальчикъ однаго изъ нашихъ бывшихъ наиболе искуссныхъ и наиболе смлыхъ артистовъ — аддея Венедиктовича. Но вдь это не единственный примръ…