Наши домашние дела

"Богатырь поэзiи, по своему природному таланту, Державинъ, со стороны содержанiя и формы своей поэзiи, замчателенъ и важенъ для насъ, его соотечественниковъ: мы видимъ въ немъ блестящую зарю нашей поэзiи."

Потомъ о Жуковскомъ:

"Неизмримъ подвигъ Жуковскаго и велико значенiе его въ русской литератур.

"Творенiя Жуковскаго — это цлый перiодъ нашей литературы, цлый перiодъ нравственнаго развитiя нашего общества. Ихъ можно находить односторонними, но въ этой-то односторонности и заключается необходимость, оправданiе и достоинство ихъ. Съ произведенiями музы Жуковскаго связано нравственное развитiе каждаго изъ насъ, въ извстную эпоху нашей жизни, и потому мы любимъ эти произведенiя, даже и будучи отдлены отъ нихъ неизмримымъ пространствомъ новыхъ потребностей и стремленiй; такъ возмужалый человкъ любитъ волненiя и надежды своей юности, надъ которыми самъ же уже смется.

"И какъ не любить горячо этого поэта, котораго каждый изъ насъ съ благодарностью признаетъ своимъ воспитателемъ, развившимъ въ его душ вс благородныя смена высшей жизни, все святое и завтное бытiя?"

Сдлавъ еще нсколько выписокъ, г. Гротъ заключаетъ: "Вотъ съ какимъ живымъ сочувствiемъ замчательный русскiй критикъ сороковыхъ годовъ говоритъ о писател, отъ котораго презрительно отвернулась въ наше время холодная отрицательная школа. Нтъ, Блинскiй не призналъ бы ее своею дочерью, онъ самъ отъ нея отвернулся бы съ негодованiемъ, видя въ ея дйствiяхъ разрушенiе того, что считалъ побдою своего времени.

"…Пользу отрицанiя Блинскiй поставлялъ въ томъ, что оно привело къ положительному и разумному признанiю. Что-жъ бы сказалъ онъ, если бы увидлъ, что это радовавшее его признанiе такъ скоро вытсняется опять отрицанiемъ, доводимымъ до послдней крайности?

"…Теперь наступило уже боле отрадное время: съ разныхъ сторонъ, въ разныхъ органахъ нашей перiодической печати послышались громкiе протесты противъ исключительно-отрицательнаго направленiя, и уже открывается, какъ несправедливы были т, которые подозрвали все наше молодое поколнiе въ образ мыслей, принадлежащемъ одной только партiи. Въ самомъ дл возможно ли, чтобы въ эпоху торжества здравого смысла надъ вковыми предразсудками, въ эпоху образованiя общественнаго мннiя, вся молодежь могучей, быстро развивающейся нацiи заразилась узкими воззрнiями односторонней литературной школы?"

Казалось бы можно спросить: да гд же слышалъ г. Гротъ, чтобы кто-нибудь шолъ противъ этихъ воззрнiй Блинскаго, или отвергалъ бы ихъ? Но, перевернувъ листъ газеты и заглянувъ въ фельетонъ, гд брошенъ глубокiй взглядъ на псни, собранныя Киревскимъ, мы дйствительно находимъ тамъ какъ-разъ "отрицанiе, доводимое до послдней крайности". Тамъ говорится, напримръ:

"Державинъ — могучiй генiй, по мннiю многихъ еще и теперь, а между тмъ онъ. всмъ своимъ содержанiемъ, врядъ ли можетъ отвтить на простые вопросы:

длячего собственно писалъ онъ, и что именно написалъ?.. У него была впередъ заданная тема, и не могло быть мста свободному творчеству."

Дале страшный отрицатель признается, что онъ "въ самомъ Пушкин далеко не видитъ того, что видятъ другiе", и "не пытается даже измрять разстоянiя, отдляющаго его отъ Державина". Потомъ, поговоривъ еще немного о новйшихъ поэтахъ, задвъ при этомъ и насъ мимоходомъ, онъ, отрицатель, изъ своего глубокаго "соображенiя отличiй разныхъ перiодовъ нашей поэзiи въ полномъ ея состав ", выводитъ заключенiе, что "все это только отличiя вншнiя, отличiя формы, извитiе словесъ, — а никакъ не содержанiя. Содержанiя не было прежде

(ршаетъ онъ категорически), нтъ его и теперь ".

Ну, и конечно! Такъ вотъ же вамъ и "яркiя вспышки истинной поэзiи!" Вотъ вамъ и "воспитатели, развившiе въ нашихъ душахъ вс благородныя смяна высшей жизни!" Это они все одной формой производили, безъ всякаго содержанiя? И благородныя-то смяна развивали одной формой? Удивительные люди!..

Позвольте однако, читатель! Намъ что-то длается страшно; на насъ нападаетъ тоска и ужасъ… Вообразите, что мы не знаемъ ни французской, ни нмецкой, ни англiйской, ни арабской, ни персидской, и никакой другой поэзiи, кром своей! Вообразите, что мы до сихъ поръ жили только своей доморощенной, русской поэзiей, и… представьте же наше положенiе: эта поэзiя безъ содержанiя, совсмъ-таки безъ содержанiя! Гд жъ оно? Чмъ же мы жили? Неужели одной формой, скорлупой? Такъ мы стало быть не люди! Человкъ (а тмъ аче народъ) не можетъ жить безъ поэзiи, а скорлупа поэзiи — не поэзiя. Что же мы такое? Ужь пусть бы, браня насъ, читателей, говорили, что мы никогда не были надлежащими гражданами, — ни гражданами мiра, ни гражданами своего общества; но вдь намъ казалось, что по крайней мр людьми-то иы были… Такъ и этого нтъ?.. Ужасно! ужасно! Великодушный читатель! зовемъ васъ на помощь! спасите насъ отъ страшнаго отрицателя, отрицающаго въ насъ человческую природу!..