Читаем Наши в ТАССе полностью

Наши в ТАССе

– Ну ты вздохнула полной грудью? – спрашивает Олег. – Не поняла? Оно и ясно. Они ж у тебя маленькие. И в надутых резервуарах?

Подруга обиделась и бросила трубку.

Олег вернулся с выпуска с забавкой:

– Крутикова взяла меня за лацкан, и Майка тут как тут с советом:

– Взялась за грудь – скажи что-нибудь.

Ермакову занесло в фольклор:

– Отгадайте загадку. Сколько человек уместится в спальном корпусе на 150 мест? Никто не знает? Триста!

Со своим анекдотом высунулся Севка:

– Слепой собирает грибы. Щупает палкой. Нашёл. Нюхает: «Подосиновик». Кладёт в корзинку. «Белый… Говно. Хорошо, что не вступил». И второй. О любовнице капитана: «Спит в вашей каюте, носит вашу фуражку и говорит, что вы свинья».

Надоедают и анекдоты.

Севка предлагает:

– Давайте лучше по рублю!

Все хором:

– Давайте!

В магазин снаряжают Молчанова с моим портфелем.

Я пристраиваюсь почётным эскортом сопровождать свой портфель.

Лучше поболтаться на улице, чем тут изнывать от безделья.

5 апреля

В любви, как и в политике, правда до хорошего не доводит.

Т.Айвазова

ПРОДЕЛКИ АБРАМОВА

Как-то нечаянно получился у Сани Петрухина день воспоминаний.

– По словам стариков, до революции в нашем здании было то ли модное ателье, то ли доходный дом с увеселительными номерами, – рассказывал он. – Слабые отголоски весёлой прошлой жизни доплескались до наших дней. Тела давно минувших дней… В молодости у Марутова Гарегина Гарегиновича была любовницей сладенькая конфетка Александрова. По совместительству была она и любовницей главного редактора Абрамова. Поэтому она была ведущим репортёром. Гарегина Гарегиновича она называла Георгин Георгинович.

Много раз Александрова была на приёмах у Сталина. Имела специальный кремлёвский гардероб. Он стоял в кабинете Абрамова.

Однажды Абрамова круто занесло.

Перетараканил он всех молодых баб своего этажа, вверенного ему родной партией, и привёл молодую мороженщицу с ящиком на колёсиках прямо к себе в кабинет.

Абрамов решил отдохнуть. По его разумению, смена женщины – это уже заслуженный отдых.

И вот явилась мороженщица.

Этого никак не могли стерпеть тассовки. Прежде, когда он менял тассовку на тассовку, все молчали. Свои! Сочтёмся!

Но притащить клаву лохматую с улицы!?

Одна из его бывших рванула к генеральному директору Пальгунову.

– Николай Григорьич! Николай Григорьич! Что сдеялось! Наш Абрамов выходит у нашего входа из машины и видит: перед ним катит молодуха ящик с мороженым и орёт на весь Тверской: «Вкусно!.. Питательно! Купите обязательно!..» А он глянул на неё, на эту кларку целкин, и облизнулся: «Ты сама вкусней твоих стаканчиков! Айдайко ко мне в контору. Весь ящик беру!» И клумба завернула в нашу дверь! Всё на моих глазах! Привёл мороженщицу и закрылся в своём тупике![242]

– Наверное, он захотел много мороженого.

– Мороженщицу! Пойдёмте посмотрите!

– Неудобно подсматривать.

– Дома неудобно. А здесь, на работе, надо! Чтобы другим неповадно было!

– Пожалуй, резонно… Ну что ж, давайте попробуем совершить прыжок в неизвестность…

Пальгунов спустился с небес на четвёртый этаж.

Абрамовский кабинет закрыт.

Вежливо постучал.

Никакой реакции из-за двери.

Принесли запасной ключ. Коварные женщины этажа держали его наготове на всякий случай.

И вот случай явился не запылился.

Входит Пальгунов.

Биатлон[243] не прерывается.

Абрамов был компанейский малый и, продолжая сбрасывать давление на горячей мороженщице, лишь повернул голову в сторону вошедшего и вежливо сказал:

– Подождите, пожалуйста. Потом я вам уступлю по старшинству.

Генеральный деликатно вышел и снова вернулся с подписанным им приказом об увольнении Абрамова.

Абрамов соскочил с пилорамы, застёгивает торопливо штанцы.

Пальгунов милостиво:

– Не застёгивайте ваши штанишки. Можете продолжать.

– Вы любезны.

– Не менее вас.

– Я виноват, что не уступил сразу.

– Будьте мужчиной. Не раскаивайтесь. Продолжайте. Да благословит вас Господь.

После ухода Абрамова (сейчас он главный редактор на радио) Александрова стала учётчицей печатаемости тассовской информации. Она просматривает газеты, вырезает тассовские куски, разносит авторам, ведёт ежедневную ведомость, где указывает, сколько и каких материалов сдала каждая редакция.

Из ведущего редактора она превратилась на старости дней в девочку на побегушках. Только по-прежнему держится важно, носит чёрную бабочку, которую видел сам Иосиф Сталин.

Старикам ТАССа это примелькалось, стёрлось. Молодые же ничего не знают об этой бабочке.

– И партайгеноссе Шишков, – добавляет Саня, – жгуче любил чужих женщин. Ка-ак он любил машинистку Виноградову! До парткома дело докипело. И Лукьянов был легендарный ходок по клубничке, и Герман, начальник отдела кадров, не раз подгорал на женьшенихах. Он рекомендовал меня на работу за границей. А я, тупарь, не пошёл. Теперь я частенько говорю себе: «Дурак ты, боцман! И шутки у тебя дурацкие!»