Наши в ТАССе

– Я вижу вас, опоздавших собак! – не сдавался Олег. – Вы не имеете права говорить. Сидящий в трамвае не говорит со стоящим!

– Почему? – удивился Севка. – Сидящий может спросить: «Вам не надоело стоять? Если надоело, я уступлю Вам своё место».

Бузулук пристукнул ладошкой по столу:

– Обсуждаем вас, а не меня!

– Только тебя! – стукнул по столу кулаком Калистратов. – Долго ли продержишься? Сегодня же с обеда не вернёшься, куда-нибудь залетишь.

– Этот хулиганистый бой за тишину мы продолжим, – пообещал Олег и вышел.

Сева просматривает «Правду» и бледнеет:

– Это что за подлянка?! – поворачивается он к Петрухину и встаёт, в гневе подходит к Сане. – Твой «Пример для нас» в самой «Правде»!

– Ты слишком огорчён? – ядовито спросил Саня.

– Я слишком возмущён! – пальнул Севка. – Вчера в «Гудке», в «Красном воине». Сегодня в «Правде»… Что это значит? Наш Саня побежал в рост! Почему ты это делаешь?

– Должен же кто-то дело делать? Я делаю. А вы только гоняете порожняк – бракуете не по делу… Медведев сказал, что эта моя заметка ТАССу не нужна. Я отнёс туда, кому нужно. В «Правду»!

– Ты не доработал то, что от тебя требовали!

Молчанов похлопал в ладоши:

– Хватит травить баланду! Дайте работать!

– Валька! – ворчит Панченко. – Тебе место не в редакции, а на кухне.

Бузулук театрально простёр к Молчанову руки:

– Воспитанник коммунальной квартиры! Лучший хулиган промредакции Вэ Молчанович! Работайте на благо Отчизны в поте лица! Пожалуйста!

Незаметно Олег подкинул кнопку вверх острым на стул Калистратову. Сева наругался с Саней до сблёва, вернулся к своему месту, сел и с криком подскочил.

Бузулук засиял.

Наконец-то он отомстил этому варягу!

17 апреля

Субботник

Сегодня всесоюзный субботник. А завтра Пасха.

За субботник я отработал на овощной базе в марте.

Сегодня я дома. Иду искать в домах на слом фанеру для потолка.

Везде костры. Субботник!

Я увидел, как к костру подъехала машина со штакетником. Неплохие дровишки!

Парни стали сбрасывать штакетник прямо в костёр.

Я подбежал к водиле, накатился уговаривать, чтоб отвёз штакетник мне.

– Сколько, – спрашиваю, – тебе за машину?

– На две бутылки.

Вдруг крики:

– Машина горит!

Водитель немного отъехал и стал рукавицей стирать с борта закипевшую краску. Ещё немного и машина взлетела бы. На воздух. С моим участием.

Мы дунули к брошенным домам. Накидали ещё штакетника. И повезли ко мне.

У переезда кирпич. Нет проезда!

Я к старухе-сторожихе:

– Пустите! Субботник! Случай такой. В честь съезда партии! В честь рождения Ильича! Наконец, в вашу честь!

– Ну раз стокушко чести… Ехайте.

Дома я отдал водиле пять рваников.[248]

Я выкупался в тазу из чайника и вечером уехал дежурить к Воскресенской церкви. У телеграфа.

Там ко мне подъехала Надежда.

– Как у вас субботник? – спросила она. – А в доме отдыха «Берёзки» нашего издательства пили водку, жарили шашлыки и жгли листву. Слушай, когда кончится служба? Это долго? Я устала. И чего я согласилась… Какая я дурр-р-рка! Правда?

– А ты всё сомневаешься?

Собрались все наши дружинники.

Надежда горячим взглядом прочёсывает тассовскую рать и скептически говорит:

– Неужели у вас нет ни одного приличного, роскошного мужика?

– Конечно, нет, если не считать меня. Между прочим, я повторяюсь.

Стадом бредём в 83-е отделение милиции.

– Товарищи! – инструктирует начальник от деления. – Вы знаете, мы пригласили вас охранять верующих от хулиганов. А то принесёт старушка кулич святить – отнимут. Нехорошо. Она плачет, а нам стыдно. У Воскресенской церкви крестного хода не бывает. Поп там прогрессивный. В столетие Ленина вывесил на церкви красный флаг. Мы сняли. И взяли с него слово, что не вывесит через сто лет в день Ленина. Пообещал не вывешивать. Следите за молодёжью. В двенадцать – отсюда по бою кремлёвских часов слышно! – поп выходит с кадилом и поздравляет. Верующие ему отвечают хором: «Христос воскрес!» А хулиганы кричат: «Ура!» Потом как-то было крикнул один: «Батюшка! Выдели на бутылочку. Подорожала!» Чего только не было… Всё это в порядке юмора. Следите, чтоб не было хулиганских криков. А вообще у нас не было происшествий на Пасху.

Из милиции идём к церкви мимо каких-то бань.

– Эти бани, – говорит Витя Мовчан – были вместе в колхозе, два года он работал в Африке, – напомнили мне случай из практики. В ИМО, где я учился, дали задание написать историю в три фразы о самом забавном. Я и написал: «Пошёл я в баню. Говорю одному в спину: «Потри мне спину, а я тебе тоже потру». Тот оборачивается – декан!»

Дежурство у церкви прошло безо всяких чепе, и в половине второго ночи я был дома.

18 апреля

Дрова есть, можно жениться

Пасха.

Весь день рубил штакетник на дрова.

Маме это не понравилось бы. На Пасху она не разрешала работать. Я бы тоже был готов запретить самому себе сегодня эту чёртову рубку, но разве кто-нибудь другой наготовит мне на зиму дров и сложит их в сарайку под верандой?

Надо всё самому.

– Э-э! Ребятушки! Не надо бы так… Вы ж братовья друг дружке! – выговаривает за плетнем баба Катя.

– Озорничают? – кричу я ей. Она немного глуховата.