– Спасибо! – Он ест и рассказывает. – Приехал из БЕЛТЫ[271]
пан Марущак и побежал с доносом сразу к Замятину. «Я директор агентства, подписываю заметки, а со мной не считаются!» Привёл особо нелепые резолюции. Ой, селу и досталось! Шаповалов пришёл первым. Пока Колесов катал его по ковру, я отстаивался в углу и думал, что петь. Валял за Баринова. Накидал нам барин тут резолюций! Моих видно не было! Сейчас надо заново подготовить нашу переписку с Минском и понесём Замятину. Из двух папок сделаем одну! Анатоль! Тарань сюда две новенькие папки и в них перенаколи из старых папок. Действуй!– Новые папки у меня есть.
Я нудно перекалываю.
Краем уха слушаю Севкин траурный доклад:
– Навалился Колесов и на Беляева. Беляев оправдывался: «Дал мне инвалидную команду, а теперь спрашиваешь!»
Сева вытащил из переписки мои письма:
– Подержи в столе, чтоб не наводить твоей фамилией гнев на начальство.
А тем временем Олег и Татьяна стали рядом и завыли по-собачьи. Ловко им подрыкивал Молчанов.
– Ой! Все мы чайники головкой вовнутрь. Хорошо бы записать наш дуэт на магнитофон, – предлагает Татьяна.
– Для записи мы лучше споём в другой раз, – говорит Олег и смотрит на стенные часы. – Сева! Уже три! Это тебе не шутка. Идём есть.
– Идём.
Олег кладёт руку Севке на плечо и тихонько мурлычет:
17 ноября
Колесов в командировке
Чтобы народ любил своих лидеров, их ему надо как можно реже показывать.
Я первым пришёл на работу. Наших никого не было.
В девять пятнадцать явились не запылились Аккуратова с Горбачёвой. Это новенькая. Колесов из «Правды» перетащил.
Татьяна сильно топнула, и они прокричали дуэтом:
– Здравствуйте, психи!
Валька ответил. Я отмолчался.
Горбачёва мне попеняла:
– Толя – воспитанный человек. А на приветствия не отвечает.
Я сказал:
– Я буду с вами здороваться ровно в девять ноль-ноль. Спешите со мной здороваться. Не опаздывайте.
Вельможной походочкой припожаловал Бузулук, вполголоса мурлыча:
Татьяна осуждающе махнула на него рукой:
– Сегодня получка. Ещё не давали. Тогда ну где ж ты, певчук, набарбарисился сранья?
– Гляжу я на Таньку… Ну её в баньку! В «Социалистическом Донбассе» в отделе промышленности пашут двое. Беабахер и Херсонский. Звонок: «Нам Хера». – «Какого? Который сзади или спереди?»
– Ну тупак! Тёмный лес, кривые дороги! Да пошёл ты!
Олег с усилием донёс руку до виска:
– Слушаюсь… Пошёл…
Он направился к двери, ворча:
– Палец трубы торчал в небо… Хороша строчка… Запомнить… Держи голову в холоде, живот в голоде, а ноги в тепле, будешь долго ходить по земле…
Зазвонил телефон. Татьяна взяла трубку:
– Кто заказывал Магнитогорск?
Горбачёва:
– Бузулук.
Татьяна на нервах:
– Уж я не побегу его звать. Это точно.
– Это называется месть китайцев, – сказала Горбачёва.
На два назначено занятие «Журналист в командировке». Ведёт Колесов. Название переиначили: «Колесов в командировке».
Вошёл Николай Владимирович и подивился:
– Так мало народу?
– Зато какой народ! – выпалил я.
– А поближе нельзя пересесть? У нас не доклад, а беседа… Я тассовей молодой, а не волк. Сначала не хотелось идти в ТАСС, хотя с лекциями об информации выступал десять лет в Высшей партшколе. Привык работать над большими полотнами. К информации относился…
Он замялся, и Романов подсказал:
– … высокомерно!
– Вот именно! Считал, информация – удел середнячков. В ТАССе понял, как труден этот жанр. Требует бо́льшего мастерства, поворотливости. О визите во Францию я написал в «Тассовце» «Шесть дней и пять ночей». Прочтёте. Опозданий нам не простит не только газета, но и сама история. Отправной точкой для романа служит живое свидетельство очевидца – информация. Она должна быть в оправе. Без оправы она не будет сверкать, как не заблестит и драгоценный камень. От нашей заметки идёт отсчёт истории современности.
Первые шаги в ТАССе я сделал в Минске. Сопровождал Брежнева. Со мной тогда были мои первые учителя Герасимов и Лукьянов.
Заранее надо познакомиться с местом, куда едешь. Заготовка сначала в голове, потом на бумаге – основа нашей работы. Информация должна давать оправу, где что и за чем происходит, хотя бы та же церемония.
В Болгарии во время десятого съезда Ильичу оставалось возложить венки «Борцам за свободу». Журналисты кинулись к памятнику. А Ильича нет. Ждут, ждут… Нет.
Власти размагнитились и разошлись.
А Ильич передумал. Хорошая погода. Шепнул близким:
– Пойдём по магазинам!
Это вроде бабский заскок.
Я и брежневский фотограф Владимир Мусаэльян вцепились в знакомые спины телохранителей:
– Братцы! Не покиньте!
Ехали по городу. Зашли в гастроном, потом в универмаг.