Настоящая принцесса и Снежная Осень

Снаружи по-прежнему сеялся дождь, кача­лись на ветру вывески и блестели на мостовой лужи. Мурремурр брезгливо поднимал лапы и подергивал спиной. Гарамонд раскрыл над Ее Величеством внушительный черный зонтик. Все четверо прошли по Флейтовой улице, на которой и располагалась Гарамондова лавка, свернули на Хрустальную, с нее — в проулок Трех Удодов и очутились на берегу Оборонного рва. Неподале­ку, шагах в двадцати, горбился Птичий мост, но Бабушка в ту сторону даже и не глянула. Она тихонечко позвала Бродячий Мостик.

Канал подернулся знакомым туманом. Мур­ремурр навострил уши, мастер Амальгамссен про­сипел: «Ну, елки гнутые! Ну же!», Гарамонд при­ложил палец к губам, и механик затаил дыхание.

Туман сгущался, но теперь он больше похо­дил на дым. Мурремурр настороженно приню­хался, а Гарамонд кашлянул. Да, пахло ды­мом — горьковато, как будто горела бумага. Ба­бушка глубоко вдохнула и шагнула вперед.

Доски Мостика, которые обычно дружелюб­но поскрипывали, вдруг зловеще затрещали.

Амальгамссен не выдержал:

Ах ты, песий хвост! — заорал он и ринул­ся в туман, за королевой с Гарамонд ом.

Летописец и Бабушка, хором кашляя от ту­мана и крепко держась за перила, стояли на се­редине Мостика, который опасно покачивался и проседал под ногами. И немудрено — теперь это была никакая не середина, а конец: Мос­тик упирался в глухую стену из неизвестного радингленским жителям материала. Бабушка, впрочем, сразу признала в нем тупой бетон, грубо покрашенный масляной краской в два цвета: снизу, где-то в рост принцессы Лилли- бет, тюремно-зеленым, а остальное — больнич- но~белым.

Гарамонд выпростал из-под плаща руку, бес­страшно колупнул пальцем стену и, скривив­шись, сказал:

Цвет выбран неудачно.

Чувствовалось, что сказать радингленскому

летописцу хочется и много других слов тоже.

Что ж это такое деется-то? — Мастер тря­сущимися ручищами ощупывал покорежен­ные перила Мостика и размозженные в щепки доски. — Это как же понимать-то прикаже­те? — Амальгамссен выпрямился. — Вы вот что, Ваше Величество, отойдите-ка, а то уж больно опасно тут.

Бабушка слепо водила рукой по влажной твердой стене.

Что ж, надеюсь, у Ее Высочества хотя бы достанет благоразумия не выходить из дому, — полушепотом произнесла она.

Амальгамссен шумно вздохнул, как голод­ный сенбернар, и многозначительно покосился на Гарамонд а. Тот потупился, сохраняя камен­ное лицо. В благоразумие ее высочества Гара- монду не верилось.

Глава 3,

в которой бронзовые львы

не тонут, а телевизор говорит очень много слов

Лиза уныло побродила по кварти­ре. Свет все не включали. Свечка в зеленой розетке истекала восковы­ми слезами и оплывала на глазах, а есть ли еще запасная — неизвест­но. Дождь настырно барабанил в окно. Еды на столе и в холодильни­ке изрядно поубавилось, но спокой­нее от этого не стало. И спать не хотелось решительно, а читать при свечке... читать и вообще не хоте­лось. Лиза попыталась включить радио, но радио на этот раз упорно молчало. В нем только что-то мер­но и гулко тикало, будто вода ка­пала из крана с большой высоты. «Метроном», — догадалась Лиза, и

на душе у нее стало совсем тошно. На всякий случай она щелкнула кнопкой телевизора.

Экран засветился. Чудеса в решете — элек­тричества-то нет! Впрочем, телевизор ничего толком и не показывал — на экране только шур­шало и мельтешило, как будто внутри шел гус­той мокрый снегопад. Лиза надавила одну кноп­ку на пульте, другую, третью — экран знай мер­цал да мелькал.

В Бабушкиной комнате, выходившей окна­ми на улицу, что-то стукнуло — раз, и еще, и еще. Лиза вздрогнула, потом закусила губы, взяла свечку и пошла проверять.

Это была форточка — ее распахнул ветер, ко­торый теперь метался по комнате, дергал занавес­ку и шелестел Бабушкиными бумагами на столе. Лиза поднялась на цыпочки, но не тут-то было — ветер тут же наотмашь ударил ее в лицо мокрой ладонью. Пламя свечки шатнулось и чуть не по­гасло, а сама Лиза запуталась в занавеске. Нако­нец форточку удалось закрыть. К стеклу прилип желтый лист, а по карнизу что-то дробно стуча­ло, будто горох сыпали. Похоже, там уже не про­сто дождь, но и град. Еще новости!

— ...сделаю все от меня зависящее, чтобы город как можно скорее зажил нормальной жиз­нью, — заговорил где-то совсем рядом спокой­ный мужской голос.

Лиза подпрыгнула, будто ее оса ужалила, и опрометью метнулась в кухню, потеряв та­почку.

В телевизоре мелькнули было какие-то зна­комые лица, но тотчас пропали, и на экран вы­ползла яркая заставка. Лиза ойкнула. На фото­графии нарядная Паулина — утренняя Алина/

Никитична — сидела за изобильным столом и с милой улыбкой наливала чай из самовара, а по­перек змеилась надпись: «Все свои».

Вот это да! Лиза ощупью, не сводя глаз с те­левизора, подтянула к себе табуретку и чуть не села мимо. Заставка исчезла, а вместо нее на экране появилась настоящая Паулина и ласко­во заговорила: