Наступит день

Хикмат Исфагани хорошо был осведомлен о всеобщем и резком недовольстве, вызванном ухудшением экономического положения в стране. Наиболее открыто это недовольство выражали крестьяне и неимущие слои городского населения. Но обмануть "темных", каком считал, людей казалось Хикмату Исфагани делом несложным.

Серьезнее озабочивало его то, что недовольство охватывало даже зажиточных землевладельцев и средний торговый класс. Они ведь лучше разбирались, больше знали, стояли ближе к тому источнику, где мутили воду заправилы торговой политики. И это пугало Хикмата Исфагани больше всего. Они могли разоблачить дельцов, искусственно создавших кризис при поддержке английского и германского торговых представительств.

А ведь в обществе утвердилась за ним слава "патриота", "демократа", "прогрессиста"!

Надо вовремя совершить резкий поворот влево, отмежеваться, пока не поздно, от Никпура, Бадра, Манук Мартина, тем более, что все необходимые операции уже завершены, нужный товар заперт в складах, а подлежавший реализации реализован по ценам, которые вполне устраивали Исфагани.

Да, одними статьями Софи Иранпереста в газете "Седа" трудно было обмануть широкие слои народа.

Окутанный легкими облачками табачного дыма, прислушиваясь к успокоительному бульканью воды в кальяне, Хикмат Исфагани обдумывал детали предполагаемых мероприятий и, когда решение созрело, велел позвать Курд Ахмеда.

Курд Ахмеда он знал давно, знал и то, что по складу характера, по натуре этот человек — прямая противоположность ему самому. Ему было хорошо известно, что Курд Ахмед — убежденный демократ, что он безукоризненно честен, прямолинеен и искренен. Используя в собственных интересах эти качества Курд Ахмеда, Исфагани поэтому смело доверял ему все свои дела.

Были у Хикмата Исфагани и иные соображения. То, что у него служит такой человек, как Курд Ахмед, должно было еще больше утвердить во мнении общества его репутацию демократа, опирающегося на самых честных и благородных людей. Уже одного этого было достаточно, у Курд Ахмеда имелось много друзей в Азербайджане и Курдистане, среди которых он пользовался большим авторитетом. А это было очень важно для Хикмата Исфагани, который рассчитывал в нужный момент использовать личные связи своего поверенного.

Что же касается политических убеждений Курд Ахмеда, то Хикмат Исфагани мог быть совершенно спокоен: условия, созданные деспотическим режимом Пехлеви, были таковы, что Курд Ахмед не мог представлять собой сколько-нибудь реальной опасности.

Наконец, сама по себе игра в "демократизм" и "патриотизм" доставляла Хикмату Исфагани не меньше удовольствия, чем игра в нарды.

Когда Курд Ахмед вошел в кабинет, Хикмат Исфагани, сидевший в кресле, окинул его сердитым взглядом.

— У меня нет бороды, и потому слов моих не ценят, — начал он с народной поговорки. — Вы видели, что натворили эти подлые люди? Вы видите, что делается на рынке? Отличный бухарский каракуль упал до шестидесяти реалов за штуку, а всего три месяца назад стоил девяносто… Расстроили всю экономическую жизнь страны!

Курд Ахмед прекрасно понимал, что Хикмат Исфагани разыгрывает перед ним нужную ему сейчас роль. За многие годы службы он достаточно хорошо изучил своего хозяина. Все поведение Исфагани показывало, что для него настал момент "полевения".

— Да, положение незавидное! — подтвердил Курд Ахмед.

— Мало сказать — незавидное! Катастрофическое положение! Ка-та-строфическое!.. Когда я размышляю о положении народа, мне невольно приходит на ум одна притча… Не знаю, слышали ли ее вы? Некий человек, взяв с собой слугу, поехал из деревни в город. Путь был далекий, и ночь застала их в поле. Господин слез с лошади, поужинал и, положив седло под голову, улегся спать, а слуге приказал стеречь коня. Особенного доверия к слуге он не питал, поэтому часто просыпался и каждый раз звал слугу:

"Али-бала!"

На зов хозяина слуга откликался:

"Что прикажешь, господин?"

"Что ты делаешь, сын мой?"

"Звезды считаю, господин".

"Считай, сын мой, считай. А лошадь на месте?"

"Да, господин, на месте".

Хозяин опять уснул, но через некоторое время проснулся и кричит:

"Али-бала!"

"Что прикажешь, господин?"

"Что делаешь, сын мой?"

"Я все раздумываю, господин, чего больше: звезд на небе или дынь на этом баштане?"

"Раздумывай, сын мой, раздумывай. Это неплохо. Лошадь на месте?"

"Да, господин, на месте".

А когда хозяин проснулся в третий раз и окликнул уснувшего слугу, лошади не было видно. Конокрады уже увели ее.

"Что прикажешь, господин?" — тихо спросил слуга.

"Что ты делаешь, сын мой?"

"Я думаю, господин, вот о чем: что лошадь украли, черт с ней! Но на кого придется нагрузить седло?"

— Так вот, мой дорогой, — продолжал Хикмат Исфагани, рассказав притчу, — я раздумываю теперь вот над чем: что разбогатели и набили карманы эти никпуры, черт с ними, но как же быть с бедным людом? Как его накормить и одеть?

— Надо полагать, об этом позаботятся такие добрые попечители, как вы! сказал Курд Ахмед, поняв, что Хикмат Исфагани подходит наконец к самой сути дела.