Наступит день

На второй день после ареста отворилась дверь камеры, тюремщики швырнули в нее кого-то и снова заперли дверь. Новый арестант стонал, жалуясь на боль во всем теле. Он изрыгал проклятия полиции, изувечившей его, проклинал правительство, законы, не щадил даже самого Реза-шаха.

Не выдержав его стонов, Керимхан подсел к нему и стал успокаивать.

Темная и сырая камера, общие страдания быстро сблизили их. Они подружились, как товарищи по несчастью.

Спустя пятнадцать дней, Гусейна Махбуси увели из камеры Керимхана, а еще через две недели Керимхан узнал, что его сослали с первой партией осужденных на юг.

Второй раз Керимхан встретился с ним через два года на юге. Тогда истекал срок ссылки Гусейна Махбуси, и он готовился к возвращению в Тегеран. Они встретились как старые друзья и провели вместе еще несколько дней.

Отбыв срок ссылки, Махбуси уехал в Тегеран, и связь между ними оборвалась. Но через несколько лет Махбуси снова был сослан с партией новых осужденных на юг. Там состоялась третья его встреча с Керимханом, все еще отбывавшим свой срок.

— Я снова попался, дорогой брат мой! — сказал он тогда с отчаяньем.

Уезжая за истечением срока ссылки, Керимхан оставил Гусейна Махбуси: ему предстояло отбыть там еще целых пять лет.

— Иди, братец! — сквозь слезы сказал он тогда Керимхану. — Но на свободе вспоминай иногда несчастного Махбуси, даже могила которого никому не будет известна…

— Слава богу, что ты все же вышел живым из этого пекла! — радостно проговорил Керимхан. — Но как ты освободился? Тебя амнистировали?

— Таких, как мы, не амнистируют. Я бежал.

— Значит, ты проживаешь в городе нелегально? Надо быть очень осторожным. Попадешься еще раз, не избежишь веревки.

— Эх, мне все надоело… Я больше не выдержу ссылки. Однажды умереть и покончить все расчеты — куда легче. Буду бороться до последнего вздоха, А ты что поделываешь?

Керимхан рассказал ему о своей жизни, о работе, о политическом положении в Тегеране, о невыносимо тяжелой жизни рабочих и крестьян.

Они дошли уже до дома Керимхана, и разговор прервался. Керимхан постучал в дверь. На стук вышла Хавер.

— Где ты был так долго? — дрожащим от радости голосом проговорила она. — Почему так опоздал?

Как дорога, как знакома была Керимхану эта дрожь в голосе Хавер, дрожь, в которой выражались одновременно и радость и тревога.

— Я с товарищем, Хавер, — поспешил ответить Керимхан.

Они молча прошли в убогую маленькую комнату.

— Чай есть? — спросил Керимхан.

— Сейчас принесу, — ответила Хавер и, подняв глаза на гостя, с которым только что познакомилась, тотчас же отвела их в сторону. Глаза гостя пристальные и настороженные — сразу же ей не понравились.

Керимхан стоял у тахты и смотрел на спавшего Азада.

— Он долго ждал тебя, — повернулась к нему Хавер, — но было поздно, и я уложила его спать.

— И хорошо сделала, — ответил Керимхан и, нагнувшись, осторожно поцеловал мальчика.

Любящими глазами смотрела Хавер на мужа и сына. Повернувшись, чтобы идти, она снова столкнулась с острым взглядом гостя. "Спаси господи! Какие у него нехорошие глаза!" — подумала она.

Выйдя во двор, Хавер передала свое впечатление Керимхану.

— Это сумрачное выражение глаз — результат вечных страданий, моя Хавер.

— Нет, в них не скорбь, а что-то другое… Ведь больше тебя никто не страдал, но глаза твои излучают свет и любовь.

— Этот свет моим глазам даешь ты своей любовью, моя родная.

Ни слова больше не говоря, Хавер стала приготовлять чай и ужин.

После ужина, когда гость вышел из комнаты, Хавер сказала Керимхану.

— Я не хотела говорить при госте. Приходил Фридун, Он очень хотел видеть тебя. Завтра будет тебя ждать у себя.

Хавер задумалась и добавила:

— Вот настоящий человек! И глаза, и голос, все, все у него полно доброты и искренности. А этот…

— Ничего, Хавер, — ответил Керимхан. — Приютим его на ночь, а утром уйдет. Я его больше не буду приводить к нам. — И он еще раз поцеловал жену в глаза.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Реза-шах медленно поднимался по белым мраморным ступеням дворцовой лестницы; придворные застыли со сложенными на груди руками, военные вытянулись в струнку. Казалось, все эти люди, бледные от страха, превратились в изваяния.

На лице шаха постоянно лежала тень недовольства. Резкие морщины бороздили его темное лицо. В мрачных глазах светилось властолюбие.

Войдя в свой кабинет, шах опустился в кресло. После минутного молчания он приказал вызвать министра двора.

Не прошло и пяти минут, как в кабинет вошел маленький, тощий и позеленевший от злоупотребления опиумом человечек. Он склонился перед шахом до самого пола. Это и был министр двора Хакимульмульк.

С бьющимся от страха сердцем он ожидал приказаний своего властелина.

Реза-шах окинул везира пытливым взглядом.

— Поднимись! Подойди ближе!

Хакимульмульк подскочил и шагнул вперед.

— Докладывай о делах! — проговорил повелитель, глядя в сторону.

Это предложение поставило министра в тупик. Он покраснел, и губы его задрожали, когда он хрипло выговорил:

— Я не принес бумаг, ваше величество.