Национальность – одессит (СИ)

Матросы, получив рубль на двоих, умчались на причал в надежде заработать еще чуть-чуть, а стюард вручил мне ключ с грушевидным деревянным брелком от каюты номер один и предупредил:

— Если пойдете куда-нибудь надолго, лучше закрыть каюту на ключ.

Видимо, если следуешь в паломничество, одним грехом больше, одним меньше, уже не важно, отмолишь все.

— Где гальюн и ресторан? — спросил я.

— Гальюн и умывальники там, в конце коридора. Для кавалеров справа, — показал он в сторону кормы, — а ресторан палубой ниже. Буфет уже работает.

— Пока не голоден, — отказался я и, когда стюард закрыл за собой дверь, снял туфли и завалился одетым на кровать.

Знал бы, что шмона не будет, не тащил бы с собой так много вещей, а вместо них прихватил бы остальные фунты стерлингов и доллары, которые оставил в сейфе. Взял самую малость, чтобы количество этих валют в сейфе не совпадало с украденным в банке. Умная мысля приходит опосля.

61

Пароход «Россия» рассекает Черное море со скоростью тринадцать узлов. Я провожу большую часть времени в каюте, читаю книги, которые взял в дорогу. Такое впечатление, что опять вернулся в детство, когда читал запоем. Выходил только в ресторан, чтобы поесть, и в гальюн, который довольно примитивен, для любителей позы «горный орел», что при качке делало процесс увлекательным.

Перед обедом прошелся по прогулочной палубе, которая начиналась за надстройкой. Публика, даже в первом классе, подобралась кондовая во всех смыслах слова. Такое впечатление, что они решили, что пароход, следующий в Святую землю — это тоже как бы храм, и вели себя соответственно.

Члены экипажа появлялись на пассажирских палубах строго в форме. У офицеров она сейчас летняя из белого полотна. Китель со стоячим воротником, на передних частях которого по якорю со звездочками из желтого металла у штурманов и белого у механиков, если полагались по должности. У капитана были три звездочки, у старшего помощника и старшего механика — две, у второго помощника и третьего механика — одна. Я помалкивал, что одной крови с ними. К собрату по счастью относятся хуже, чем к пассажиру первого класса.

К вечеру усилился ветер. Мне сразу стало не то, чтобы страшно, однако некомфортно. Как-то вот очень сильно не хотелось покинуть эту эпоху, в которой устроился так удачно, и оказаться черт знает где и с непредсказуемыми стартовыми условиями. На всякий случай я перепаковал вещи, добавив к сагайдаку взятые с собой золотые монеты, браунинг, парабеллум и патроны к ним. Если закинет в далекое прошлое, буду какое-то время самым крутым, если в будущее, получу срок за хранение без разрешения. Впрочем, во втором случае постараюсь выкинуть или отбрешусь.

Долго не мог заснуть, отрубился после часа ночи. Приснилась Мацзу, которая скользила по верхушкам волн в открытое море. Я позвал ее, но не обернулась, что меня сильно расстроило. Проснулся мокрым от пота. В каюте при закрытом иллюминаторе было душно, а при открытом холодно, потому что на наветренном борту.

В Босфор зашли утром второго дня и около полудня встали на якорь неподалеку от Галатского моста, соединяющего берега бухты Золотой рог. Стоять здесь будет двое суток. Мы еще маневрировали, а к пароходу слетелись лодки со всех сторон. Предлагали свои услуги для переправки на берег. Паломников предупредили, что за ними приплывут монахи из подворий всё тех же Андреевского, Ильинского и Пантелеймоновского монастырей и перевезут на берег бесплатно. Как только экипаж приспустил трап к воде, возле него образовалась толчея из лодок. Турки принялись перекрикивать друг друга, как будто тот, кто громче орет, быстрее довезет. Некоторые пытались взобраться на трап, но здоровенный матрос, не цацкаясь, отправлял их в обратном направлении, иногда в воду.

Когда я и два матроса с моим багажом начали спускаться по трапу, лодочники подняли такой гам, что невозможно было разобрать ни слова. Я остановился в паре ступенек от конца и громко проорал на турецком языке несколько слов, которые в культурном варианте были аналогом «Я убью тебя, лодочник!». Стало так тихо, что можно было различить плеск волн между лодками.

Я выбрал ту, у которой на дне под рыбинсами было меньше воды, показал ему серебряный русский полтинник и спросил:

— Ойле ми (Да?)

— Эветь, — согласился он и начал расталкивать коллег, подплывая ближе к трапу.

Остальные, пропустив его, принялись орать с прежней силой, хотя больше никто не собирался спускаться к ним. Видимо, для турок главное не заработать, а поорать от души.

После того, как я расплатился с матросами и перебрался на лодку вместе с багажом, турок быстро повез меня к таможенному посту на южном берегу бухты за Галатским мостом. Был еще пост на северном, неподалеку от Галатской башни, но мне туда не надо. Мост оказался деревянным. Под ним сильно воняло гнилым деревом и плавала дохлая кошка кверху раздутым брюхом.