Тропинок было три: красная, желтая и зеленая. Каждый цвет обозначал разную протяженность. Мы отправились по зеленой, решив, что она самая короткая: всего полторы мили. Мы уходили все глубже в лес, продираясь по старым лесовозным дорогам, преодолевая холмы и пересекая каменистые ручьи. Примерно через несколько часов мы окончательно убедились в том, что заблудились, не понимая, почему тропа не вывела нас обратно к дому. И тут нас осенило, что мы неправильно поняли цветовые обозначения и пустились по тропе длиной в шесть миль, пролегавшей по совершенно незнакомой нам территории. Уставшие, мы продолжали идти, изо всех сил стараясь не сходить с тропы, рассчитывая на то, что она приведет нас к какому-нибудь жилью. Наконец у грунтовой проселочной дороги мы увидели желтый кирпичный дом и постучали в дверь. Нам открыла милая старушка, которая терпеливо объяснила, куда мы попали, и разрешила воспользоваться ее телефоном, чтобы позвонить домой. Через какое-то время приехал мой отец на своем Volvo и положил конец нашим страданиям.
Нас никак не наказали за этот поступок; видимо, родители решили, что мы и так усвоили урок. Они были правы: больше мы так не делали. Кроме того, расширять границы и совершать ошибки считалось нормальным. Что любопытно, мои родители едва смогли вспомнить тот инцидент, когда я заговорила о нем тридцать лет спустя. Даже если в тот момент они до смерти переживали, полученный опыт был для них не настолько травматичен, чтобы запомниться на всю жизнь. Они привыкли, что мы часами пропадаем на улице, поэтому есть вероятность, что до нашего звонка они даже не знали, что мы потерялись.
– Я действительно что-то такое припоминаю, – говорит мой отец, когда я рассказываю ему эту историю. – Но это не кажется чем-то из ряда вон выходящим.
Почти каждый из моих друзей мог бы поделиться похожими историями из своего детства. Во время короткой поездки в Стокгольм я останавливаюсь на пару дней у своих друзей Бьорна и Джинетт, воспитывающих полуторагодовалую дочь Клару. В один из вечеров к нам присоединяется другая общая подруга, Сесилия. Когда разговор заходит о рискованных играх и праве детей на свободное передвижение, мы по очереди вспоминаем случаи из своего детства, вызывающие одновременно ностальгию и восхищение стальными нервами наших родителей.
Сесилия, семья которой владеет летним домом на острове в архипелаге за пределами Стокгольма, к шести годам сама умела управлять родительской моторной лодкой. Летом они с братом, который старше ее на три года, вместе плавали на этой лодке на островок поменьше, где жарили сосиски на костре и гуляли сами по себе.
– Мама подумала, что нам лучше отправиться на маленький остров, чем на главный, на тот случай, если мы ненароком устроим пожар, – вспоминает она и смеется.
Ее собственные дочери, которым восемь и шесть лет, пока не научились управлять лодкой самостоятельно, но это лишь вопрос времени.
– Мы над этим работаем. Еще они научатся стругать дерево и орудовать топором. Думаю, отправляясь за город, полезно иметь такие навыки, – говорит Сесилия.
Бьорн вспоминает, как в шесть лет вместе с одноклассниками во время обеденного перерыва бегал по нескольку миль на лыжах по лесу за зданием начальной школы без сопровождения взрослых. Дома они гоняли на санках по крутому склону и иногда приземлялись посреди дороги. В пять лет, катаясь на велосипеде по гравийным дорогам в компании старших двоюродных братьев, он однажды съехал с крутого холма, потерял управление над велосипедом, врезался во что-то и перелетел через руль. Потом докторам пришлось пинцетом извлекать все камушки из его лица. Он при этом сохранял ледяное спокойствие.
– Думаю, дети должны пробовать новое, брать на себя некоторую ответственность. Да, будут ободранные локти и разбитые колени, но ты учишься на своих ошибках, – рассуждает Бьорн.
Однако его жена Джинетт придерживается иного мнения.
– Ты все равно постоянно травмируешься, значит, очевидно, никаких уроков не усвоил, – резко возражает она. – Я не хочу, чтобы ты рассказывал Кларе такие истории.
Позже, когда Джинетт уходит спать, Бьорн пытается объяснить свою позицию. Оглядываясь назад, он понимает, что тогда ему, скорее всего, повезло, что ни одна из его зрелищных выходок не обернулась серьезными травмами, но при этом считает, что благодаря возможности самостоятельно пробовать что-то новое в раннем детстве он потом не побоялся расширить свои горизонты и уехать из родного городка на учебу в Австралию, где началась его карьера в медийном мире, в результате приведшая его в Лондон, а затем обратно в Стокгольм, где он сейчас возглавляет отдел цифровых продаж в крупном издательстве.
– Ты предоставишь Кларе такую же свободу, какая была у тебя? – спрашиваю я.
Он подпирает рукой бородатый подбородок с ямочкой и на мгновение задумывается.
– Пока не знаю. Думаю, все будет зависеть от Клары.
Поскольку Кларе всего полтора года, у него еще есть время на размышления. Я же как раз подошла к моменту принятия этого решения в отношении своих дочерей.