Не возжелай мне зла

Идет через всю комнату, что-то бормочет себе под нос. Подходит к двери, где на крючке висит плащ, тянется к крючку – мимо, еще раз – получилось, пытается надеть его. Не может попасть в рукава, хихикает, потом вздыхает, громко сопит, по лицу ее пробегает целый спектр самых разнообразных чувств, завершаясь слезливой жалостью к собственной беспомощности. Улавливаю в ее неразборчивом бормотании некоторые слова – «да плевать я хотела», «что за жизнь гребаная», «да пошли они все», потом она швыряет плащ в сторону и шарит руками по комнате, забавно дергая из стороны в сторону головой.

Впечатляет, что и говорить. Это не пародия на пьяного, я вижу перед собой реально пьяного человека. Она на удивление убедительна. И вдруг словно выключатель щелкает – передо мной снова стоит девушка по имени Кирсти.

Возвращается на свое место.

– Эту сценку я показывала на творческом конкурсе при поступлении. – Она делает медленный вдох. – А вот еще.

Молчит. В комнате полная тишина. Я сижу затаив дыхание. Вижу, как нижняя губа ее начинает дрожать, лицо краснеет.

– Да ладно, я знаю, знаю, иногда у меня перебор, – начинает она. – Но это просто… Это просто… – В глазах ее столько страдания и боли, что я испуганно вздрагиваю. – Я знаю, меня никто не любит, я человек отвратительный, плохой, но я так хочу исправиться, просто не знаю как… – Дыхание ее прерывается. – У меня такой папа… Вы понимаете… Это не жизнь, это сплошной ужас. – Она сжимает пальцы, комкая платье на коленях, юбка натягивается на бедрах. – Все время пьяный… Не просыхает… Со мной не гуляет, не играет, не разговаривает. Сидит и слюни пускает. – По щекам ручьем текут слезы. – Понимаю, я ужасный человек… – Смотрит на меня, качает головой. – Людям от меня один только вред, да и мне самой тоже. – Все ее хрупкое существо сотрясается от горя. – Прошу вас, помогите… – Произносит эти слова смущенным шепотом, в котором слышится робкая надежда, она тускло светится и в устремленном на меня взгляде. – Как думаете, вы могли бы… – Закусывает нижнюю губу, придвигается ко мне, на лице отражается мучительная внутренняя борьба. – Как думаете, вы могли бы помочь мне… Отомстить?

Глаза бедняжки пылают, я уже не могу оторваться от них, они словно гипнотизируют меня. Две секунды она держит мой взгляд, чтобы я поверила до конца, потом откидывается назад и встает. Господи, я снова могу дышать. Она подходит к шкафу в углу, что-то там ищет, возвращается и снова садится.

– Еду приходится держать здесь, если оставлю на кухне, украдут. – Разрывает обертку мюсли, откусывает. – Они по ночам любят похрустеть. – Осторожно, чтобы не раскрошить, отламывает кусок, протягивает мне. – Хотите?

Я отрицательно качаю головой.

– А теперь, – она проглатывает то, что было во рту, – вернемся к моей маме.

– Хорошо, – киваю я, очень хочется поскорее покончить с этим. – А твой отец писал в дневниках, почему твоя мама попала в больницу?

– У нее был рак мозга.

– Верно. Астроцитома четвертой степени, злокачественная опухоль, ее трудно обнаружить сразу, успевает принять довольно большие размеры.

Она доедает мюсли и сидит, скрестив руки и ноги.

– В дневнике ясно написано, когда поставили диагноз, все махнули на нее рукой. А особенно папа, он совсем отчаялся.

– Ты несправедлива к нему, Кирсти. Они очень любили друг друга, они ведь ждали ребенка, которого оба очень хотели, а тут на тебе, рак. Как такое перенесешь?

– А вы про нее подумали? Каково ей было все переносить?

– Я знаю, у нее случались тяжелые минуты, когда было очень страшно. Но я больше всего запомнила, как она мужественно держалась, просто невероятно в ее положении, она была очень счастлива, потому что вынашивала ребенка, которого всегда хотела.

– Ребенка, которого ей даже не удалось подержать в руках.

– Да, это правда. Но твоя мать знала, что жить ей оставалось несколько месяцев.

– Как вы можете так говорить? – Она протягивает ко мне обе руки. – Вы что, Господь Бог?

– Я видела ее снимки. Мозг был серьезно поражен, чисто статистические данные говорят о том, что с такой агрессивной опухолью долго не живут.

– Значит, все-таки считаете, что вы Господь Бог?

– Нет, я…

– И если она все равно умрет, то какая разница, можно прикончить ее на несколько месяцев раньше, делов-то… Ничего страшного, так что ли? Вы так считали, да?

– Нет, конечно, совсем не так…

– И никакого чувства вины. Бедняжка все равно долго не протянет.

– Кирсти! – Я пытаюсь взять ее за руки, но она вскакивает и уходит в другой конец комнаты.

– А эта бедняжка была моя мать! – кричит она оттуда. – И через несколько месяцев могли найти средство ее спасти!

– Не нашли. До сих пор не нашли. Есть, конечно, терапия, но…

– Но ведь могли же! Могли сделать ей операцию, посмотреть, что там у нее творится в мозгу, как он работает. Нормальные врачи, нормальный хирург, в нужный момент. Могли изучить болезнь моей матери и разработать средство. Моей матери, понимаете? – Она бросается ко мне, и я успеваю вскочить до того, как она припадет к моим коленям. – Ну, скажите, что это невозможно, – тихо просит она. – Скажите же.