Не возжелай мне зла

Фил. Как он мог? Кто дал ему право так грубо вмешиваться в мою жизнь? Хочется схватить его за грудки и трясти, трясти, пока не вытрясется все его высокомерие, все его самомнение, чтобы он своими глазами увидел собственное поведение таким, как оно есть. Я больше не люблю его, но мне невыносимо больно за женщину, которой я была когда-то, которая слепо верила этому человеку, а он самодовольно вертел ситуацией за ее спиной, как ему вздумается.

– А вы знали, что отец звонил вам? – спрашивает Кирсти.

– Нет, тогда не знала. Узнала пару дней назад. Фил скрыл это от меня.

– Господи, почему вы вышли замуж за такого человека?

– Потому что любила его.

– Значит, любовь слепа?

В ответ молча пожимаю плечами и снова сажусь, тело отяжелевшее, на него давит тяжкий груз мрачных дум и переживаний, разбередивших мне душу, никак мне от них не избавиться, не очиститься. Как жить с этим дальше?

– Я много лет присматривалась к другим девочкам, к их матерям, все думала, каково это, иметь свою маму, – говорит Кирсти. – Мне казалось, это значит, что кто-то всегда укладывает тебя спать, читает на ночь сказку, пришивает бирку с именем к одежде, берет с собой в магазин. – Голос ее теперь слаб и хрупок; кажется, она сейчас расплачется. – Играя на сцене, я могу полностью перевоплотиться в другого человека, раствориться в его жизни. Становлюсь как пластилиновая. Могу вылепить из себя кого угодно, кого захочу. Мне это раз плюнуть, потому что у меня нет своего характера, нет собственного «я». Слишком много времени и сил потратила, желая быть как все остальные девочки, у которых есть мамы.

– Глядя на твою комнату, не скажешь, что здесь живет человек без собственного «я». – Обвожу спальню рукой: кровать аккуратно заправлена, на столе букетик цветов. – Вон здесь какой порядок, видно, что его поддерживают тщательно и любовно.

– Я просто играю роль человека, который во всем любит порядок.

– Но зачем? Почему ты не стала как люди, с которыми живешь, твои соседи?

– Просто нравится делать вид, что я другого поля ягода, вот и все. Что я Эмили. – Глаза ее суживаются. – Ваша дочь считает, что у вас теперь не настоящая семья, потому что отец вас бросил. Но она понятия не имеет, как это плохо бывает на самом деле.

– Я знаю, когда от нас ушел мой муж, Лорен было нелегко, но она скоро привыкнет.

Кирсти берет со стола фотографию своих родителей, смотрит на нее, потом переводит взгляд на меня:

– Вы верите в сказки?

– Про злую мачеху и прекрасного принца? – вздыхаю я. – В жизни не бывает, чтобы либо черное, либо белое.

– И все-таки вспомните, в сказках зло всегда бывает наказано.

– Сказка остается сказкой, Кирсти. И не более.

Я понимаю, к чему она снова клонит, и не хочу больше этого слышать. Гляжу на часы и встаю.

– Ты меня прости, но мне давно пора, у меня важная встреча.

Как же, опаздываю почти на час, О’Рейли небось заждался.

– Вы ведь не хотите, чтобы с вашими детьми что-нибудь случилось? – Глаза ее вызывающе сверкают. – Да?

– Конечно. Каждая мать этого не хочет. – Бросаю взгляд на фотографию Сэнди. – Ты думаешь, твоя мать хотела бы, чтобы ты за ее смерть так жестоко, так безжалостно мстила? А потом пошла под суд и села в тюрьму?

– Понятия не имею. Мы об этом не разговаривали.

– А вот я разговаривала, хоть и не об этом. И я хорошо ее знала. Она была прекрасным человеком, светлым, сердце ее было полно любви ко всем людям. Но больше всех, Кирсти, она любила тебя. – Я замолкаю в надежде, что мои слова проникнут ей в душу, пустят там корни. – Она ждала тебя, как никого и никогда не ждала в своей жизни.

Я говорю еще и еще про ее мать, но уже через несколько секунд Кирсти затыкает уши и начинает гудеть через нос, следя за моими губами, и когда видит, что они больше не шевелятся, вынимает из ушей пальцы.

– Ну что, закончили свой панегирик?

– Кирсти…

– Моя мать умерла, она умерла, понимаете? А вы у нас знаменитость, общественный деятель, вам дали премию «Женщина города». Разве это справедливо?

– Жизнь вообще штука несправедливая. Жизнь сложна и часто сбивает нас с толку. Она непредсказуема. В ней нет ничего определенного и вечного.

– Вам легко говорить! – кричит она, тыча в меня пальцем. – У вас есть все!

– Ну нет! – Я чуть не смеюсь. – Жизнь для меня никогда не была усыпана розами. Все, что у меня есть, я заработала тяжким трудом, и все-таки потеряла мужа, мой брак распался, и я до сих пор совершаю ошибки и страдаю от этого. – (Лицо ее проясняется.) – Мне очень жаль, – продолжаю я, – что тебе выпала такая трудная жизнь, жаль, что я приложила к этому руку, но ты уже отомстила мне. Ты чуть не убила Робби, ты заставила меня пережить несколько самых страшных часов в моей жизни. Ты обманным путем вкралась в мою семью. Ты лгала полицейским, прикрывалась при этом ни в чем не виноватой Тесс.

– Нет, это она все придумала… Почти все.

– Не верю! – Я хватаю ее за плечи. – Кирсти, я знаю, что такое быть девушкой в твоем возрасте, когда кажется, что тебя никто не понимает, но, честное слово, пора остановиться. Хватит уже, наигралась.