Небесный огонь

– Я долго бродил по Великому лесу, пока не нашел старые завалы. Лишь сегодня вышел на черное озеро. Если вы видели близко эту смердящую лужу смолы, то знаете о горах костей вокруг. Сперва я спутал их с солонцовой накипью… На моих глазах к берегу слетели два ворона. Лапка самочки чуть коснулась черной жижи и увязла. Смола тут же всколыхнулась, забурлила. Выплеснулась трясинная волна и окатила птицу. Самочка попыталась взлететь, но крылья слиплись, и вторая волна унесла ее. Ворон тщетно каркал, призывая подругу. Озеро переливалось и лучилось, как небо, и заманивало летающего над ним ворона. Потом, услышав неподалеку утробные звуки, я заметил в зловонной западне большой ком. Он слабо шевелился. Это был лесной старик. Волны, урча, пожирали еще живую плоть. Наверное, медведя привлекло небесное отражение. Даже такой могучий зверь не смог вырваться из ловушки. Озеро неторопливо убивало его… Мучительная смерть! Обглодав мясо, сытая смола выкидывает кости на берег. Ветер высушивает их, солнце выбеливает…

– Может быть, зло Котла после чистки нырнуло в озеро? – предположил удрученный Соннук.

Тонгот неопределенно хмыкнул.

– Я обогнул озеро подальше. Хотел подняться на косогор к селенью, но оно мне не понравилось. Там бродили одетые в лохмотья мужчины и непричесанные женщины. Из дверей слышались брань и грубый смех. Потом я увидел, что к озеру с другой стороны идут люди. На скрещенных кольях они несли человека… Я скрылся за холмом.

По лицу Нурговуля потекли слезы. Он не вытирал их. Он, кажется, не замечал, что они текут.

– Зрение мне пока не изменило, глаза зорки. Но я не поверил глазам. Я понял, что человек, которого эти люди собрались выкинуть в озеро, – моя сестра Нерми! Медведь все еще ворочался в смоле, и они побежали к месту, откуда было лучше видно, а Нерми оставили. Я вылетел на берег, схватил сестру в охапку… Мне повезло: они не сразу спохватились.

Нурговуль снова скрыл рыданье за яростным кашлем.

– Остальное вы знаете.

Алые пятна горечи и досады растеклись по лицу Соннука. Душу раздирали смутные догадки. Сердце восставало против всего хищного, нечеловеческого в Долине Смерти и преддверии к ней. А чудовище-то оказалось человеческим изделием! Но зачем люди создали устройство, что кормится плотоядной смолой? Чем люди лучше Котла? Да той же Мохолуо! Они поедают зверей, звери – друг друга. Никому не приходит в голову, что на самом деле это чудовищно. Что это – зло. Все на Земле живет за счет чужой плоти, крови, Сюра… В чем же тогда заключается добро? Как отличить его от зла человеку и как поступать, если он… сомневается в том, что он – настоящий человек?!

Соннук выпалил:

– За что осуждать лишенную разума Небыть? Люди тоже едят животных, но никто не говорит, будто это плохо.

Нурговуль поднял бровь вопросительно и печально. Трудно было выдержать его озадаченный взгляд.

– Не будь мне Нерми сестрой, я, может, думал бы, как ты, – сказал он наконец и как-то суетливо добавил: – Да, забыл поблагодарить. Если б не ты, я разделил бы ее участь.

Он склонил перед Соннуком голову.

Парня задела причудившаяся насмешка в голосе тонгота. Нурговуль ничего не спрашивал, но внезапно захотелось вывалить ему в глаза все. Все – начиная со дня втягивания крови и плоти одного брата кровью и плотью другого…

Что Соннуку чье-то зло и добро! Ему бы понять, почему голова думает одно, душа мечется от другого, а сердце сиротствует и плачет! Себя самого бы найти.

Проглотил ком гнева. Пусть его равнодушный взор удержит чужого человека от ненужных слов, а тем более вопросов.

* * *

Не было в Долине Смерти живого дерева, чтобы упокоить тело Нерми на верхней ветви в мешке по тонготскому обычаю, да и мешка не было. Нурговуль подобрал колья и выкопал могилу у котловины. Ему помогала Илинэ. Никто их не потревожил.

Тонгот утоптал и подровнял холмик. Пошептал над ним молитву, сложив вместе ладони, и обернулся к Соннуку. Тот в тревоге склонился над котловиной и помахал рукой: подойди. Над краем ямы всходила чья-то голова. Седые волосы на ее темени были выстрижены, и в середине мертвенно-белой кожи трепетал розовый пролом.

В ярусах котловины действительно обитали люди… хотя вряд ли можно было назвать людьми столь странные существа. Двигаясь сонно и скованно, точно ноги и руки их связывали невидимые путы, они безмолвным и страшным приливом поднимались по ступеням. У всех на кругло выстриженных макушках виднелись мелко подрагивающие розовые вмятины. На замороженных лицах бродячими огоньками мерцали пустые глаза. Ни на чем не останавливаясь, они равнодушно блуждали по сторонам. Лишь у старика тонгота, вылезшего первым, лицо было осмысленным.

Нижние жители заполнили предпоследнюю ступень. Этот круг, очевидно, был запретной чертой для них.

– Кто вы? – отважился нарушить молчание Нурговуль.

– Дети и внуки тех, кто спускался в Самодвигу, – прошелестел старик. – Мы носим в себе Сковывающую болезнь, – уточнил он мгновенье спустя. – Раньше Котел сидел в этой котловине. В ней остался недуг. Никто не живет тут, кроме нас.

– Кто вас изувечил? – спросил Нурговуль, и голос его дрогнул.