Неизведанные земли. Колумб

Иерусалимский проект был тесно связан со второй главной заботой того периода жизни Колумба: его усилиями по созданию определенного образа самого себя. Реклама не обязательно бывает неискренней, и вполне возможно признать за Колумбом глубокую приверженность ощущению божественного предназначения, которое он провозгласил миру. Он видел себя, подобно другому своему герою, Иоанну Крестителю, «человеком, посланным Богом» – без сомнения, тщеславие или, в лучшем случае, ложная скромность, однако подобный вид тщеславия понятен у того, кто достиг столь многого, но остался так мало удовлетворен. Это ощущение питалось чувствами, проходящими по самым глубоким и забитым каналам в душе Колумба: гневом, обидой, гордостью и амбициями, разрушаемыми слишком легко. Сын ткача, все еще тоскующий после того, как стал вице-королем, исследователь, все еще неугомонный после открытия Америки: эти образы могут вызвать сочувствие, но только у впечатлительных зрителей, потому что даже самым отзывчивым трудно полностью понять их. Колумба и самого воодушевляла героическая роль, в которой его видели поклонники. Когда тебя провозглашает новым апостолом Жауме Феррер или Пьетро Мартире предлагает канонизировать – это вполне может оказывать отравляющее действие на рассудок[378]

. Все эти влияния, внутренние и внешние, неуклонно приводили Колумба к убеждению в своей провиденциальной роли.

Однако если и было какое-то одно, решающее влияние, то его следует искать в склонности Колумба использовать религию в качестве убежища. Он устремлялся в гавань религиозного опыта всякий раз, когда ему угрожали жизненные бури. Отношения с Богом стали для него заменой неудовлетворительных человеческих взаимоотношений. Его путь к небу был проложен среди обломков многочисленных разрушенных дружеских связей. Разглагольствуя о любви к Богу, он почти никогда не упоминал о своей жене или любовнице. Его вера в Бога контрастировала с подозрительностью и страхом, внушаемыми его вездесущими врагами в человеческом обличье. Небесное общение было осознанным прибежищем одиночки. Во времена кризиса у него имелся «глас неба», с которым можно поговорить, но не друг из плоти и крови.

В конце 1500 года и на протяжении большей части 1501 года усилия Колумба по самооправданию сосредоточены на сборе библейских и античных текстов, подкрепленных астрологическими наблюдениями, предположительно пророческими в отношении собственных достижений. Очевидно, он усердно работал над этими текстами, когда писал записку о Иерусалимском проекте: отсюда непонятно как попавшие туда тексты Исаии, которые не имели никакого отношения к Иерусалиму, но находились на первом плане в сознании Колумба, потому что он рассматривал их как имеющие отношение к нему. Он получил некоторую помощь от картезианца Гаспара де Горрисо, одного из самых плодовитых корреспондентов в то время, – он был для Колумба источником библиографических советов и хранителем его трудов. Возможно, он временно отошел от некоторых друзей-францисканцев из-за негативной критики от миссионеров Эспаньолы, и Горрисио до конца дней Колумба приобрел своего рода совмещенную роль духовного отца и делового агента, которую прежде выполнял и до сих пор периодически продолжал выполнять францисканец Хуан Перес.