Нехорошее место

Какое-то время они говорили о всяком и разном, и Бобби говорил так забавно за исключением тех моментов, когда разговор переключался на Джулию. Вот тут Бобби изменялся. Он волновался о Джулии, Томас это видел. Когда Бобби начинал говорить о ней, его речь напоминала стихотворение в картинках. Он не говорил, что волнуется, но показывал всем своим видом, и Томас это чувствовал.

Томас тоже тревожился о Джулии, поэтому волнение Бобби только усилило его тревогу, заставило испугаться за нее.

— Мы по уши завязли в текущем расследовании, — сказал Бобби. — Поэтому никто из нас не сможет приехать к тебе до конца уикенда, а может, и до начала следующей недели.

— Хорошо, конечно, — ответил Томас, и тут что-то холодное принеслось неизвестно откуда и наполнило его до краев. Всякий раз, когда Бобби упоминал об этом новом расследовании, которое заказал ребенок, его стихотворение в картинках, выражающее тревогу, читалось очень даже легко.

Томас задался вопросом: а вдруг это то самое расследование, по ходу которого они должны встретиться с Плохим. И решил, что встреча эта состоится практически наверняка. Подумал, что должен рассказать Бобби о Плохом, но не знал, как это сделать. Что бы он ни сказал, со стороны покажется, что он — самый тупой тупица из тех, кто жил в Доме. Так что лучше подождать, пока опасность приблизится, а потом передать Бобби по ти-ви по-настоящему серьезное предупреждение, которое испугает его и заставит отправиться на поиски Плохого, чтобы при встрече тут же его застрелить. Бобби обязательно обратит внимание на ти-ви-предупреждение, потому что не будет знать, от кого оно поступило, не будет знать, что отправитель — тупой человек.

И Бобби умел стрелять, все частные детективы умели стрелять, потому что в большинстве дней в мире было плохо, неспокойно, и ты знал, что можешь встретиться с человеком, который попытается выстрелить в тебя, переехать на автомобиле, ударить ножом, задушить, сбросить с крыши, обставить все так, будто Ты-хотел- совершить-самоубийство, а раз уж большинство хороших людей не носили с собой оружие, то частным детективам, которые приглядывали за ними, приходилось метко стрелять.

Через какое-то время Бобби поднялся, чтобы уйти. Не в туалет, чтобы справить нужду, а на работу. Они вновь обнялись, потом Бобби и Клинт ушли, и Томас остался один.

Подошел к окну, выглянул. День выдался хорошим, лучше ночи. Но даже с солнцем, загнавшим большую часть темноты за край мира, даже с остатками темноты, которые прятались от солнца за деревьями и зданиями, в дне ощущалось что-то нехорошее. Потому что Плохой не ушел за край мира вместе с ночью. Он оставался где-то здесь, под синим небом, с которого ярко светило солнце. Томас это знал, точно знал.

Прошлой ночью, когда он слишком приблизился к Плохому и тот попытался его схватить, он очень испугался, обратился в бегство. У него создалось ощущение, что Плохой пытался выяснить, кто он и где находится, с тем чтобы прийти в Дом и съесть его, как поедал маленьких животных. Поэтому Томас принял решение больше не приближаться к Плохому, держаться от него подальше, но теперь не мог так поступить из-за Джулии и ребенка. Если Джулия и Бобби считали, что ребенка нужно нянчить, за ним нужно приглядывать, тогда и Томасу не оставалось ничего другого, как тоже тревожиться о ребенке: то, что важно для Джулии, было важно и для него.

Он устремился в день.

Плохой никуда не делся. Но находился далеко.

Он не стал приближаться к Плохому.

Потому что боялся.

Но понимал, что ради Джулии, ради Бобби, ради ребенка он должен подавить страх и приблизиться, чтобы постоянно знать, где находится Плохой и когда тот решит направиться к ним.

Глава 45

Джекки Джеккс прибыл в частное детективное агентство «Дакота-и-Дакота» во второй половине вторника, в десять минут пятого, через час после возвращения Бобби и Клинта, и, к неудовольствию Джулии, потратил еще полчаса на создание необходимой для работы атмосферы. Нашел, что в кабинете слишком светло, а потому закрыл жалюзи на окнах, хотя приближающиеся зимние сумерки и облачный фронт, наползающий с Тихого океана, уже «съели» немалую часть дневного света. Он поэкспериментировал с тремя настольными лампами, каждая из которых обеспечивала три разных накала, так что вариантов было множество. Наконец одну лампу оставил на семидесяти ваттах, вторую — на тридцати, третью просто выключил. Попросил Френка пересесть с дивана на один из стульев, решил, что толку от этого не будет, вытащил из-за стола большой стул Джулии, усадил Френка в него, еще четыре стула поставил перед ним полукругом.