Виктор был поражён вдвойне. Его сразил сам факт наглого ведомственного грабежа, по сути, рэкета. Страдают самые низы, самые безответные. «Что же это за политика, чёрт побери!» – стучало в голове. На миг, словно в кино, смутными очертаниями представились люди в парадной почтовой форме, принимающие столь варварские решения: они же не могут не понимать, что творят. Верх бесстыдства! Говорят, в капле воды отражается весь мир. Но разве в этом омерзительном почтовом обмане не явлен образ современного чиновничества, безжалостно и отстранённо считающего народ «второй нефтью»? Бюрократия мигом приспособила к своим корыстным нуждам цифровизацию – чиновное мурло очень удобно скрывать в безымянном компьютере, потом концов не найдёшь. И этих людей Путин неустанно призывает к совести?
Но этот взрыв эмоций заслонило нараставшее исподволь и вдруг разросшееся до поглощения мыслей недоумение: что же это за странный мужичок в киржачах, если бает про закон о навязанных услугах, о непрофильном активе, Ленина, Плеханова поминает? Да и склад речи у этого пасечника вовсе не простецкий, как показалось вначале, словоряд недеревенский. Так надавило любопытство, что сказал напрямую:
– Иван Семёнович, мы с вами, как говорится, только поручкались, да отец не счёл нужным познакомить.
Отец понял смысл вопроса и расплылся в радостной улыбке, вспыхнул лицом, зардевшись, словно красна девица. Его час настал! Опережая пасечника, гордо воскликнул:
– Витёк, да ты не знаешь, с кем говоришь! Иван Семёнович у нас генерал!
Удивлённый Власыч, хотя и поверил сразу, но хотел отшутиться. Однако отец, видимо, не раз репетировавший эту сцену в своих мечтах, торопливо довоскликнул:
– Не простой генерал – особый!
– Ну ладно, ладно, Влас Тимофеевич, – попытался смягчить восторги отца Иван Семёнович. Как бы извиняясь за них, сказал Виктору: – Знаете, жизни у человеков по-разному складываются, Я здесь, – опять обвёл руками природную ширь, – мальцом птичьи гнёзда разорял, мог ли подумать, куда судьба-злодейка забросит? Чем жизнь наполнится? А вот прошёл отмеренные мне пути-дороги, и в конце земного путешествия душа позвала в родные края.
– Витёк! – снова с гордостью встрял отец. – Ты знаешь, кто перед тобой сидит? Резидент! Ре-зи-дент!
– Это неофициальное название, – вновь смягчил отцовские восторги Иван Семёнович и улыбнулся. – Работал я легально, в посольствах, с дипломатическим паспортом, да и секрета особого из своих функций не делал. О таких, как я, не только посольские знали, но и власти страны пребывания. Нормальная практика.
– А ты знаешь, где Иван Семёнович служил? – не унимался отец, светившийся от радости, что подарил сыну сюрприз.
– Стоп, стоп, – мягко прервал его Иван Семёнович. – Уж извините, я не очень люблю, когда обо мне рассказывают. Предпочитаю сам сказать. Это всегда точнее.
И без ахов-охов, без патетики после нескольких вступительных слов выяснилось, что этот пасечник в сапогах был сперва резидентом в Бельгии, а затем – в США, последним советским резидентом в Америке. Посольство СССР закрывал, после чего вернулся в Москву. Разумеется, сути своих обязанностей и полномочий Иван Семёнович не касался, однако упомянул, что работа была архисложная и особо нервная. Вдобавок на два фронта: внутри посольства тоже были свои задачи.
– Сами понимаете, Виктор Власович, каждый мой шаг был под микроскопом. Правда, это отчасти помогало: когда знаешь, что за тобой очень плотно смотрят, к этому приноравливаешься. К тому же я в активных мероприятиях не участвовал. Мозговой центр! А формально дипломат. Помню… Мы в старом здании работали, недалеко от Белого дома, посольских из жилого комплекса минивэнами возили. И наш перекрёсток американцы официально назвали площадью Сахарова. Я говорю одному из ихних, с кем часто общался: «Ну чего вы нарошничаете?» А он: «Это не мы, это политики». Американцы на этот счёт неисправимы: в Нью-Йорке на углу 67-й улицы и Третьего авеню, где наше постпредство при ООН, среди других надписей табличку высоко на столбе повесили «Корнер оф Боннер», её и не видно. Прямолинейная публика.
Донцов, впервые оказавшись в компании невероятно «особого» генерала, попытался побудить его раздвинуть рамки рассказа.
– Да-а, Иван Семёнович, жизнь у вас остросюжетная. И невиданно интересная.