Неоконченный портрет

– Музыка – это совсем другое. Она сама по себе. Это не то что срисовывать кошку. Ты берешь инструмент – скрипку, фортепьяно, виолончель – и создаешь мелодию. Тебе не нужно заботиться о том, чтобы она была похожа на живую кошку.

– Ну, знаешь ли, – заявила Сибил, – музыка, по-моему, это просто масса жутких шумов. И когда я беру фальшивые ноты, мне кажется, что они звучат лучше, чем нефальшивые.

Селия с отчаянием взглянула на подругу.

– Не может быть, чтобы ты не слышала этого, Сибил.

– Глядя, как ты рисуешь те фиалки, я сомневалась, что ты видишь.

– Вообще, ты права, Сибил, – согласилась Селия после минутного размышления. – Я не умею видеть. Поэтому и пишу неграмотно. И я не знаю, что на что похоже.

– И луж ты не замечаешь, – поддержала Сибил, – идешь прямо по воде.

– Но разве это важно? Кроме правописания, конечно. Разве важно, как вещь выглядит? Важно ощущение, которое она тебе дает.

– ??

– Возьмем, к примеру, розу. – Селия кивком указала на цветочницу, мимо которой они проходили. – Какая разница, сколько у нее лепестков, какой они формы? Главное – бархатистость и аромат.

– Нельзя нарисовать розу, если ты не знаешь, какой она формы.

– Сибил, что ты за тупица, в конце концов! Я же тебе говорила, что мне нет дела до рисования. Я не люблю розы на бумаге. Я люблю, когда они живые.

Они остановились возле цветочницы и за несколько су купили охапку полузавядших бордовых роз.

– Нюхай, – скомандовала Селия, сунув розы в нос Сибил. – Чувствуешь? Чувствуешь такую сладкую боль вот здесь?

– Да ты просто объелась яблок.

– Нет, не объелась. Не надо понимать все так буквально. Согласись, у них божественный запах.

– Ну да, приятный. Но почему я должна чувствовать от него боль?

– Однажды мы с мамой собрались заняться ботаникой, – вздохнув, сказала Селия. – Мы стали читать учебник, но потом выкинули его. Изучать классы, строение растений, тычинки, пестики – какой ужас! Будто раздеваешь их догола. Это неприлично.

– Знаешь, Селия, в монастыре монашки принимают ванну в сорочках. Мне рассказывала двоюродная сестра.

– Правда? Почему?

– У них считается неприличным видеть свое собственное тело.

– А-а… – Селия задумалась. – Как же они намыливаются? Может, так и ходят грязными? Не очень-то помоешься, когда на тебе сорочка.

2

Девочек водили в оперу, в «Комеди Франсез», а зимой они катались на коньках в ледовом дворце. Селия с удовольствием посещала все эти места, но смыслом ее жизни оставалась музыка. Она написала маме, что хочет заниматься музыкой профессионально.

В конце семестра мисс Скофилд устраивала прием, на котором выступали девочки, достигшие наибольших успехов в пении и игре на музыкальных инструментах. Селия должна была и петь, и играть. Первое прошло хорошо, но, сев за рояль, она вдруг занервничала и из-за этого позорно спотыкалась всю первую часть Патетической сонаты Бетховена.

Мириам приехала забрать Селию. Хотя она не была в восторге от намерений дочери, но сначала хотела узнать, что говорят ее учителя. Селии не было, когда они беседовали с месье Кохтером.

– Буду с вами откровенным, мадам, – сразу заявил месье Кохтер. – У вашей дочери есть способности и чувство к музыке. Она самая талантливая из моих учеников. Но мне кажется, она не обладает необходимым темпераментом.

– Вы имеете в виду – темпераментом для публичных выступлений?

– Совершенно верно, мадам. Артист должен уметь подчинить себе публику, заставить ее себя слушать. И внимание публики является для него стимулом. Но мадемуазель Селия лучше всего играет, когда играет для себя, за закрытой дверью.

– Вы не могли бы повторить моей дочери все то, что сейчас сказали мне, месье Кохтер?

– Если вы этого желаете, мадам.

Селия была жестоко разочарована. Оставалась последняя надежда на пение.

– Хотя это и не совсем то, чего мне хочется.

– Ты меньше любишь петь, чем играть на фортепьяно?

– Да.

– Наверное, поэтому ты не волнуешься, когда поешь.

– Может быть. Голос кажется мне чем-то посторонним, отдельным от меня. Это совсем не похоже на то, что ты делаешь своими пальцами на фортепьяно. Понимаешь, мама?

Состоялся серьезный разговор с месье Баре.

– Мадемуазель Селия очень музыкальна, и у нее есть голос, хотя ему недостает выразительности. Это голос мальчика, а не женщины. Впрочем, выразительность придет со временем. А голос сам по себе чудесный – чистый, ровный, и дыхания у нее хватает. Конечно, она может стать певицей. Но только не оперной, а камерной, для оперы ее голос недостаточно силен.

Уже в Англии Селия сказала:

– Я сразу решила, что если не смогу петь в опере, то мне вообще не стоит петь. Ведь ты же не хотела, чтобы я становилась певицей, правда, мама?

– Нет, – призналась Мириам.

– Но, если бы мне очень-очень захотелось, ты бы позволила? Ты позволила бы мне сделать все, чего бы мне ни захотелось?

– Ну уж нет, не все.

– Но почти?

Мириам улыбнулась:

– Я хочу только, чтобы ты была счастлива, детка.

– Я всегда буду счастлива, – с большой уверенностью сказала Селия.

3