Неоконченный портрет

Тем не менее Селия любила уроки музыки. Она полюбила их еще сильнее, когда перешла к месье Кохтеру. Месье Кохтер занимался только с самыми способными из девочек, и Селия была его лучшей ученицей. Схватив ее руку, он безжалостно растягивал ей пальцы и в восторге кричал:

– Вы только посмотрите на эту кисть! Какая гибкость! Это определенно рука пианистки. Природа в отношении вас не поскупилась, мадемуазель Селия. Теперь посмотрим, чем вы сможете ей помочь.

Месье Кохтер сам был превосходным пианистом. По его словам, два раза в году он ездил в Лондон с концертами. Его любимыми композиторами были Шопен, Бетховен и Брамс. Селии он никогда ничего не навязывал, только предлагал, и она сама выбирала, что будет учить. Заразившись энтузиазмом от месье Кохтера, Селия с удовольствием играла по шесть часов в день и не чувствовала усталости. Она любила фортепьяно. Оно всегда было ее другом.

Вокалом Селия занималась с месье Баре, бывшим оперным певцом. У Селии было высокое чистое сопрано.

– У вас прекрасные верхние ноты, – сказал месье Баре. – Лучшего нельзя и желать. Нижние ноты слишком слабые, но неплохие. Но над средними нотами вам придется потрудиться.

Он взял в руки рулетку.

– Теперь проверим диафрагму. Вдохните – задержите дыхание – резко выдохните. Отлично, отлично. Дыхание настоящей певицы.

Потом он вручил ей карандаш.

– Поместите карандаш между зубами, в углу рта. Пойте так, чтобы он не упал. Только не говорите, что это невозможно.

В общем, месье Баре остался доволен.

– Но ваш французский меня озадачивает. Это не обычный французский с английским акцентом – Боже, как я от него настрадался! Клянусь, это акцент méridional[21]. Где вы изучали язык?

Селия сказала.

– Ах вот оно что… Говорите, ваша горничная была родом с юга Франции? Тогда понятно. Ничего, скоро мы исправим ваше произношение.

Селия много и добросовестно работала. Месье Баре находил, что она делает успехи, но иногда бранил ее за неумение вжиться в образ.

– Вы, англичане, думаете, что, когда поешь, нужно как можно шире открывать рот и вопить во все легкие. Ничего подобного! Вы же не мальчик-хорист, вы поете хабанеру Кармен, и к тому же в неверной тональности. Запомните: перепутать тональность – это последнее дело. Этим вы наносите оскорбление композитору. Я хочу, чтобы вы выучили что-нибудь для меццо. Ну да ладно, вы – Кармен, у вас во рту не карандаш, а роза. Вы поете песню и соблазняете молодого человека. Боже, что вы делаете? Почему у вас такое деревянное лицо?

Урок закончился слезами.

– Ладно, я вижу, вам не подходит эта песня, – смилостивился месье Баре. – Вы будете исполнять «Иерусалим» Гуно или «Аллилуйя». А к Кармен мы вернемся когда-нибудь потом.

Музыка занимала почти все время пансионерок. Кроме музыки, был еще час французского утром. Для Селии, которая бегло и правильно говорила по-французски, этот час был пыткой. Если другие девочки допускали в диктанте две-три ошибки, то она – двадцать пять или тридцать. Несмотря на бесчисленное множество французских книг, прочитанных ею, Селия не имела ни малейшего понятия о правописании. И писала она гораздо медленнее других.

Мадам удивлялась:

– Но это же невозможно – не-воз-можно! – делать столько ошибок. Неужели вы не знаете, что такое причастие прошедшего времени, Селия?

Увы, именно этого Селия и не знала.

Два раза в неделю они с Сибил ходили на живопись и рисование. Селия терпеть не могла изобразительные искусства. Она с трудом отрывалась от фортепьяно, чтобы идти на урок.

Ох, этот несчастный букетик фиалок в стакане воды!

– Тени, Селия, сначала покажите тени.

Селия не видела никаких теней. В лучшем случае она могла, подсмотрев в работу Сибил, изобразить у себя на листе нечто похожее.

– Как ты различаешь эти дурацкие тени, Сибил? Я вижу только цветы.

Сибил не особенно блистала талантом, но в рисовании прозвище «тупица» было скорее применимо к Селии. Она всей душой ненавидела эту бессмысленную возню с копированием цветов на бумаге – будто цветы лишали тайны, которая и делала их такими красивыми. Цветы должны расти в лесу или в поле или просто стоять в вазе.

– Сибил, зачем рисовать то, что уже есть? – спросила она однажды по дороге в пансион.

– Чего-чего? – не поняла Сибил.

– Я не знаю, как объяснить… Зачем делать вещи, которые похожи на другие вещи? По-моему, это пустая трата времени. Если ты хочешь нарисовать цветок, придумай его и нарисуй.

– Ты имеешь в виду, надо рисовать из головы?

– Вроде того, но не совсем. Если ты придумаешь цветок и нарисуешь его, это все равно будет не настоящий цветок, а только рисунок.

– Но, Селия, картины, которые рисуют настоящие художники, очень красивы.

– Да, конечно… Но… Ты в этом уверена?

– Селия! – воскликнула Сибил, ужаснувшись услышанной ереси.

Разве только вчера их не водили в Лувр посмотреть на картины старых мастеров?

Селия сама почувствовала, что это кощунство. Все вокруг благоговели перед Искусством.

– Наверное, я вчера за завтраком выпила слишком много шоколада, поэтому мне показалось там скучно. Эти святые – все на одно лицо.

– Селия, ты должна любить живопись. Ты ведь любишь музыку?