Непорочная для Мерзавца

Мне только нужно перевести дух. Присесть на стул, запись противный кислый вкус остывшим кофе и взять себя в руки. Эл множество раз вторгался в мои разговоры просто потому, что он хотел и мог это сделать. Сейчас я хочу и могу вторгнуться на его территорию, и чем бы это ни кончилось, хуже уже все равно не будет.

— Кажется, она не важно себя чувствует, — обращается Алекс к Вере.

Подруга порывается позвать официанта, но я останавливаю ее руку, мотаю головой.

Господи, только бы она не увидела, только бы не…

— Кажется, я знаю в чем дело, — говорит она и я беззвучно стону от разочарования.

Сегодня самый невозможно противный день в моей жизни, потому что все складывается одно к одному. Как будто… нарочно.

Я пытаюсь сфокусироваться на этой фразе. Неосознанно, как будто глубоко внутри меня звенит тревожный звоночек. Что-то не так. Я не знаю, что, но разве не слишком много совпадений для одного вечера? Кафе, Габриэль с этой красоткой, Вера, вдруг решившая привести меня в место, которое ни мне, ни ей явно не по карману. И Алекс.

Снова Алекс. Всегда Алекс, который появляется буквально везде, стоит нам с Элом столкнуться лбами.

Может быть, я просто слишком много надумываю? После этой записи и правды, которую до сих пор не могу толком переварить, вижу то, чего нет?

— Кира, он там с этой певичкой! — слишком громко говорит Вера, как будто это ее парень изменяет ей на глазах у всех.

— Ты можешь не орать так громко?

— А ты так и будешь сидеть и ничего не сделаешь? — вдруг наседает она.

Вера всегда была отличной подругой: не такой взрывной и обидчивой, как Юля, не такой скорой на всякие выдумки, но она выслушивала и частенько оказывалась кстати со своими советами. Но чего я точно за ней не припомню, так это вот такого явного вторжения в мою личную жизнь. В конце концов, мы с Габриэлем не муж и жена, и она не держала над нами свечу в первую брачную ночь, и не имеет право указывать, как мне поступать.

— Алекс, что ты тут делаешь? — спрашиваю я.

— Я просто живу неподалеку, — немного хмурясь, отвечает он. — А сюда иногда захожу, чтобы съесть их фирменный десерт. Тот же, что заказала и ты.

Он кивает на недоеденный мной кусок торта.

— Увидел Вас в таком состоянии и не смог не подойти, — продолжает Морозов.

— Разве мы не на «ты»? — переспрашиваю я, хоть, если честно, не могу вспомнить наверняка.

— Я люблю всем «выкать», профессиональное, — улыбается он. А потом смотрит мне через плечо и почти подражая возмущенному тону веры, вдруг говорит: — Разве вас не поженили в прессе пару дней назад?

Какое им всем дело до наших с Габриэлем отношений? Почему я чувствую себя осажденной со всех сторон башней, к стенам которой подтягивают тяжелую артиллерию для беспощадной бомбардировки?

— Вы оба что-то хотите мне сказать? — спрашиваю всех и сразу никого. Слепо нащупываю сумку, достаю баллончик, но подавляю желание сделать глоток лекарства.

После рвоты горло стягивает спазмами и нужно очень стараться, чтобы глотать воздух и не корчиться от приступов удушья.

Они молчат, и я принимаю единственно правильное решение: я просто ухожу.

Хоть со стороны это выглядит, как бегство.

Глава сорок третья: Габриэль

— Я рада, что ты одумался, — говорит мать, когда я помогаю ей выйти из машины. — И рада, что мы нашли взаимопонимание. Ты не хуже меня знаешь, что есть определенный круг людей, которых лучше держать подальше от себя, тем более…

— Ты можешь хоть иногда открывать рот не только для того, чтобы накормить меня очередной порцией дерьма? — перебиваю ее на полуслове.

Я знаю наперед все, что она скажет, потому что в последнее время она стала слишком предсказуемой. Потому что я просто не помню ее другой, не знаю матери, которая бы любила меня и, хотя бы иногда говорила, что я молодец. Помню только, что это всегда делал отец, и мне приходилось брать то, что дают.

Вслед за матерью выходит Аня, ей тоже подаю руку. Когда она пытается взять меня под локоть, смотрю на нее очень тяжелым взглядом, надеясь, что хотя бы сейчас до этой овцы дойдет, что она здесь совсем не потому, что я собираюсь обхаживать ее, а только как прихоть моей матери.

Сегодня просто чертов Великий день.

День, когда мне исполняется двадцать шесть лет.

День, когда я собираюсь расставить все жирные точки.

А еще сегодня я увижу Киру. Спустя почти две недели тишины, я, наконец, ее увижу, потому что лично проследил, чтобы ей в руки попало приглашение, и она не сможет его проигнорировать.

— Мог бы хотя бы на людях изображать вежливость? — мне в плечо шипит мать, но я в который раз просто отмахиваюсь от ее нравоучений.

У нее нет для меня любви, у меня нет для нее вежливости. И уважения, пожалуй, тоже, но вряд ли она осознает, что я делаю все это не потому, что она так захотела, а только из собственной выгоды. А он, как оказалось, просто стала удобной возможностью. К счастью — только возможностью.