Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

Еще все отдыхали после трудного дня, а Петру Гермогеновичу не спалось, он осторожно, чтобы не разбудить никого, приоткрыл полог чума и вышел. Ночь была светла и прозрачна, но свет ее показался каким–то особенным, будто кто–то прикрутил огромную лампу в небе. Звонко, на тонких нотах звенели бессонные комары, отрывисто и резко кричали чайки. Крохотный серый птенец с красным клювиком вперевалку шел к воде. Петр Гермогенович догнал его, присел на корточки, чтобы получше рассмотреть пичугу. И сразу над его головой поднялся невероятный крик: слетелись взрослые чайки, чтобы защитить детеныша. Петр Гермогенович улыбнулся, посмотрел вверх на взбудораженных птиц и отошел.

На пологом берегу реки зеленел чахлый лиственничный лесок — тут дерево, там дерево. Длинные нечеткие тени лежали на земле. У воды рос щавель с красными листьями. Смидович машинально сорвал несколько листиков и отправил в рот, как это любил делать в детстве. Снова вспомнилось такое далекое отсюда Зыбино, братья и сестры.

После мокрой тундры с ее высоченными, шатающимися под тяжестью тела кочками, после залитых водой болот так приятно было шагать берегом по твердому, спрессованному песку, испещренному клинописью птичьих лапок.

Вот уже месяц кочевал по тундре Петр Гермогенович, присматриваясь к аборигенам и прислушиваясь к их голосам. Одна главная мысль владела им все это время: поближе узнать нужды коренного населения, помочь ему быстрее и безболезненнее преодолеть то огромное расстояние, которое отделяло его от сегодняшнего дня всей страны.

Сколько раз выступал он на эту тему в печати, на разного рода совещаниях, конференциях, съездах. А на Первой Всесоюзной конференции по размещению производительных сил Севера он говорил о необходимости и возможности перехода малых народов Севера к социализму, минуя капитализм. Ему аплодировали делегаты, приехавшие со всех концов необъятного Севера России.

Конечно, Смидович отнюдь не ограничивал круг своей деятельности заботами о малых народах Севера, и все же именно Крайний Север привлекал его особое внимание, оставался как бы его последней разделенной, взаимной любовью. Это легко объяснялось особенностями его характера — стремлением заботиться о слабых, о тех, кто нуждается в помощи в первую очередь…

Смидович услышал разговор возле палатки и улыбнулся.

Вот уже неделю они с Теваном жили вместе с участниками маленькой этнографической экспедиции — Мишей и Машей, студентами Московского университета. Вдвоем они ездили по тундре с фонографом и записывали сказания, песни, пословицы народов Севера. У них была «охранная грамота», как называл Миша отношение, выданное исполкомом Ямало–Ненецкого национального округа с просьбой «бесплатно перевозить агитбригаду и оказывать ей другое содействие».

— С добрым утром! — донесся до Смидовича голос Миши, и сам он, большой, добродушный сибиряк, родом из Тобольска, пошел навстречу Петру Гермогеновичу, улыбаясь и в самом деле доброму, ясному утру.

— А Маша чем занимается? — спросил Смидович.

— Чинит свое хозяйство. Может, хотите послушать, там интересная запись есть. А я пока костерок разведу.

— С удовольствием, Миша.

Петр Гермогенович пошел к палатке. Маша сидела на упавшей от ветра старой лиственнице и колдовала над фонографом, который имел обыкновение портиться в самое неподходящее время, когда надо было записать что–нибудь неповторимое. Смидовичу нравилась эта застенчивая девушка с ученическими косичками, торчавшими в разные стороны.

— Чем порадуете, Машенька?

— Порадую, Петр Гермогенович. Вот сейчас поставлю валик с песнями, которые в Хальмер–Сэдэ записывали.

Смидович пристроился рядышком с Машей и, пока она настраивала свою нехитрую машинку, сидел тихо, закрыв глаза, и слушал утреннюю многоголосую тундру: сухой шорох вейника, писк бегающих по песку куличков, крик гагары… И вдруг в эти уже привычные звуки ворвался гортанный голос:

Яв вангхана маня илева.

Товндава янгу, хэвндава янгу.

Ся ны нэбту наркэй яв нядэй

сидям пята нано хубнарида мина,

яльнярида мина…

— Постой, постой, Маша! — Петр Гермогенович дотронулся рукой до ее худенького плечика. — А я слышал эту песню. И могу перевести ее на русский язык. — Он победоносно взглянул на девушку. — Ну, если точнее, то я просто запомнил перевод.

Он наморщил лоб, припоминая:

Мы живем у морской бухты.

Никто к нам не приходит, никто не уходит.

Однажды с большого моря

двухмачтовое судно с шумом идет,

с громом идет…

— Это, Маша, песня о знаменитом полярнике Русанове, и написал ее Тыко Вылка, певец, сказитель, художник и к тому же общественный деятель, председатель островного Совета на Новой Земле. Он приезжал в Москву в двадцать девятом году, в Комитет Севера, гостил у меня на даче и пел эту свою песню. Тогда я и перевод запомнил… Замечательный конец у этой песни:

С русским Русановым