Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

Прошла еще долгая, томительная неделя, и Смидовича вызвали наконец вниз, в контору. За письменным столом, обтянутым зеленой материей, сидели штаб–ротмистр в синем мундире и прокурор. Увидев Смидовича, ротмистр показал рукой на пустое кресло:

— Садитесь, господин Куртуа. Имею честь сообщить вам, что государь император по всеподданнейшему докладу господина прокурора Санкт–Петербургской судебной палаты о деле бельгийского подданного Эдуарда Куртуа высочайше повелеть соизволил решить настоящее дознание административным порядком и выслать оного Эдуарда Куртуа за границу без права въезда в дальнейшем в вверенную его императорскому величеству империю.

…Утром дежурный надзиратель в последний раз зашел к жильцу пятьдесят шестой камеры.

— Собирайте вещи, господин Куртуа, — сказал Усатый. Кажется, он немного жалел, что расстается со Смидовичем.

Во дворе Петра Гермогеновича ждала тюремная карета с двумя жандармами. В ней лежали два казенных саквояжа, и Смидович подумал, что, наверно, жандармы будут сопровождать его до самой границы. Так оно и получилось. Вместе доехали до пограничной станции Вержболово, потом пересели в извозчичью пролетку. А вскоре показался шлагбаум, за которым начиналась Германия.

Немецкие пограничники были предупреждены, они мельком посмотрели документы и не очень деликатно толкнули Смидовича за шлагбаум. Русские жандармы, козырнув, поспешили уехать. Судьба бельгийца Эдуарда Куртуа их больше совершенно не интересовала.

Глава пятая

Из европейских государств, в которых бывал Смидович, Германия ему нравилась меньше всего. Он любил веселую, бесшабашную Францию, за годы работы в Льеже он сроднился с Бельгией. Но к Германии привыкнуть не мог: она неприятно поражала его педантичной аккуратностью и каким–то неживым порядком. Берлин был не столько большим городом, сколько громоздким, высокомерным и всем своим видом словно доказывал, что стоит во главе всех других городов на свете.

Многочисленная русская колония политических эмигрантов, которую там застал Смидович в 1901 году, чувствовала себя довольно неуютно. Для того чтобы русскому поселиться в Швейцарии, было достаточно объявить, что он является политическим эмигрантом. Чтобы обосноваться на жительство во Франции, требовалось свидетельство трех французов, которые бы поручались, что ты не собираешься никого убивать или изменять политический режим в стране. В Англии требовали паспорт. В Германии…

Петр Гермогенович явился в ближайший от русской колонии полицейский участок. Несмотря на царивший там образцовый порядок, участок удивительно напоминал аналогичное учреждение в России. Так же шныряли подозрительные типы в штатском, так же ощупывали взглядом полицейские. Даже запах в помещении был какой–то похожий.

Толстый, с глазами навыкате чиновник в застегнутом на все пуговицы мундире, сшитом у хорошего портного, взял у Смидовича паспорт и долго, с пристрастием рассматривал его.

— Вы его получили в Твери, господин Червинский? Где это Тверь? Такой есть в России город?

— Да, герр офицер, он находится между Санкт–Петербургом и Москвой.

— Очень хорошо. Я удовлетворен вашим объяснением, господин Червинский… Вы получили паспорт в канцелярии губернатора, как я вижу. Это тоже очень хорошо, потому что видом на жительство для русских подданных в Германии является только губернаторский паспорт.

Полицейский чиновник плел еще какую–то чепуху; Смидович уже не слушал его, потому что был уверен в своем паспорте, который подпольщики называли «мортвячком». «Мертвячки» обычно выписывались на имя бездомного человека, умершего в городской больнице. Тут можно было не беспокоиться — на запрос охранки любой страны по месту его выдачи ответ всегда приходил утвердительный: да, такой–то человек действительно получил у нас паспорт.

Полицейский чиновник пристально посмотрел на Смидовича.

— Будьте любезны, господин Червинский, повернитесь ко мне, чтобы мне было легче удостовериться в том, что вы есть вы. — Он засмеялся, довольный своей остротой. — Благодарю вас. Достаточно. Теперь вы можете принять любую удобную для вас позу.

Он еще повертел в руках паспорт, еще полистал и наконец возвратил его Смидовичу.

— Простите, господин Червинский, но по долгу службы я обязан задать вам еще несколько вопросов. О, весьма легких, уверяю вас. — Полицейский чиновник вынул из ящика стола анкету и взял. перо. — Ваша родители, надеюсь, находятся в добром здравии?

— Нет, они умерли.

— Какая жалость. — Он воздел очи к небу, словно молясь за покинувших этот мир родителей русского эмигранта. — Родственники?

— Есть дядя, который проживает в Черниговской губернии.

— На какие средства?

— С собственного имения. Кроме того, он держит небольшой конезавод неподалеку от Орла.

— … О, орловские рысаки! Это знаменитая порода! Смидович не стал разубеждать полицейского.

— Цель вашего приезда в Германию?

— Продолжение образования в Берлинском университете.

— Весьма похвально. Университет в Берлине есть лучший университет мира… Будьте любезны сообщить мне номер вашего счета в банке, господин Червинский.

— Я не имею намерения открывать счет.