Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

— Петровский Федор Федорович, литейщик по специальности. Выслан за принадлежность к Российской социал–демократической рабочей партии. Доктор Покладок Алексей Кириллович. Как политическому ссыльному ему не положено занимать должность, но в посаде ие хватает

врачей, и начальство изволило отступить от правила. Масленников Василий Иванович, бывший студент Московского университета, замешан во «вредной» противоправительственной деятельности.

Феоктист Александрович назвал еще нескольких человек, как он выразился, «водворенных в посад Верховажье с учреждением за ними гласного надзора полиции».

— А ведь нас собралось здесь немножко больше пяти, — смеясь, воскликнул Смидович. — Нарушаете, товарищи, положение о политическом надзоре.

— Что поделаешь, Петр Гермогенович, вся наша жизнь состоит из сплошных нарушений. А если серьезно, то здешние власти пока отличаются терпимостью по отношению к нам, грешным.

— До поры до времени, — заметила Софья Николаевна. — В Москве, к сожалению, все иначе.

— Вы давно из Москвы? — поинтересовался доктор Покладок.

— Только вчера приехала в Верховажье.

— Что же там, в первопрестольной?

Софья Николаевна рассказала о майских стачках и о последней стачке в Москве, когда забастовало пять крупных и множество мелких предприятий.

— На следующий день не вышла ни одна газета, и стало ясно: перестали работать типографии Москвы.

— Но почему пресса об этом не обмолвилась ни словом? — спросил студент.

— Как сказать… О майских стачках писал «Пролетарий».

— А где взять эту газету?

Петр Гермогенович обвел присутствующих внимательным взглядом: «Сказать? Не сказать?»

— «Пролетарий» есть… у одного человека. Кстати, товарищи знают, что в четверг первое занятие «сапожного кружка»?

Софья Николаевна выбралась в Вельск лишь через несколько дней. Смидович дал ей адрес доктора Ивана Маркеловича и еще одну явку, которую сообщил слесарь Остров. Там Софья Николаевна должна была получить листовки.

С трех часов пополудни он уже всматривался в улицу, которая вела к дороге на Вельск, хотя прекрасно знал, что Софья Николаевна может приехать только вечером. В шесть решил отправиться по Архангельскому тракту.

Он прошел, должно быть, верст пять, когда заметил мчавшийся навстречу экипаж, показавшийся ему знакомым. «Неужели опять докторский выезд? И кучер похож… — Петр Гермогенович снял очки, чтобы лучше видеть вдали. — Так и есть: Соня и доктор!»

— Вот это я понимаю, любящий муж! — воскликнул Иван Маркелович, пожимая Смидовичу руку. — Принимайте вашу очаровательную и бесстрашную супругу.

— Вы провожали Софью Николаевну, доктор?

— На сей раз моя любезность совпала с вызовом к богатому купчику, который изверился в способности здешних лекарей…

За ужином Софья Николаевна рассказывала мужу:

— Исправник был до приторности любезен со мной. Провожал до дверей и целовал руку.

— Эта лысая полицейская крыса?

— Она самая. Кстати, крыса совершенно не заметила моей полноты.

— Ты явилась в полицейское управление уже с листовками?

— Так пришлось, Петр. Хозяин явочной квартиры не смог бы передать их позднее. Не возвращаться ж пустой? Теперь все это надо куда–то спрятать. Разве что в куклу?

— В какую еще куклу? — спросил Смидович.

— В Танину Жозефину. — Софья Николаевна взяла куклу и отвинтила ей голову.

— Да, вместительное помещение. — Петр Гермогенович усмехнулся.

— Жозефине не привыкать перевозить нелегальщину. В первый раз мы это сообразили, когда возвращались из Франции в Россию, в девяносто восьмом году. Да и потом не раз кукла выручала.

— Будем надеяться, что выручит и сейчас, — бодро заключил Петр Гермогенович, пряча листовки внутрь игрушки. — Таня об этом знает?

— Догадывается… Но она у меня умница.

Они еще не успели заснуть, когда раздался стук в окно. Вставать не хотелось, и на лай Бушуя, на стук вышел хозяин.

— Кого там еще бог несет в такую пору? — крикнул он с крыльца недовольным голосом.

— Отвори, Павел Петрович! — Хозяин узнал голос сотского.

— Ты уже был тут вечером. Чего еще надобно?

— Значит, надобно… Открой, тебе говорят!

Во двор вошли двое: сотский и жандармский ротмистр, который, козырнув, бросил коротко:

— К господину Смидовичу.

Петр Гермогенович уже догадался, в чем дело, быстро оделся и вышел во двор.

— Обыск, — успел шепнуть он Софье Николаевне.

— Сожалею, что беспокою вас вторично, — сказал ротмистр Смидовичу. — Согласно распоряжению начальника губернского жандармского управления, я должен произвести у вас обыск в порядке охраны.

— Господи помилуй! — испуганно прошептала вышедшая на крыльцо Евфросинья. — И за что же напасть на них такая?

— Не твое дело! — оборвал ее отец.

— За понятых будете, — распорядился сотский, — Вы занимаете две комнаты? — спросил он у Смидовича, войдя в спальню.

— Во второй комнате спит девочка. Я бы попросил не будить ее.

— Ваша жена? — Ротмистр кивнул на Софью Николаевну, которая успела одеться и стояла у окна.

— Жена, но мы еще не обвенчаны.