Нерон, кровавый поэт

Вся компания поносила стариков и боготворила молодежь.

На помосте среди ламп и цветочных гирлянд стоял император, слегка пригнув свою кудрявую круглую голову. Держа в руках кифару, на которой играл только что, читая свои стихи, в подражание большим артистам с легким кивком ушел он со сцены.

А в конце лета верховный жрец совершил жертвоприношение капитолийскому Юпитеру, преподнес главному богу высеченную на золотой дощечке элегию Нерона о смерти Агамемнона и в ларце, украшенном жемчугом, впервые сбритую императором бороду.

Глава десятая

Три поэта в термах

Сенека лишь осенью возвратился в Рим.

Уже несколько дней провел он в городе, но не получил от императора приглашения. Он не знал, что и думать. Ждал, сердился, обижался. Однако времени зря не терял, закончил «Фиеста».

По утрам ходил он в термы, продолжая курс начатого в Байях лечения. Он шел, опираясь на трость, так как острая боль порой пронзала его члены. Миновав Аргилет[12]

, где в книжных лавках появлялись литературные новинки, он направился к Форуму. Клиенты толпились у домов патрициев в ожидании, когда для утреннего приветствия откроются двери. Было превосходное утро. Розовато-желтые лучи солнца увенчивали стоявшую на Форуме вечно прекрасную статую Алкивиада и одевали в золотой плащ стройную фигуру Марсия. Площадь постепенно оживлялась.

Ночные кутилы маленькими группами и большими компаниями возвращались домой; пьяные, остановившись, блевали в канаву. Возле солнечных часов на обычном месте крутились подпольные адвокаты, проворные и жуликоватые. Собирались зеваки, которые целыми днями ничего не делают, допоздна толкутся на Форуме и чем живут — непонятно. Потом появился и другой народ, который оживляет и расцвечивает площадь: маклеры, барышники, известные ростовщики, торговцы, с зевотой открывавшие лавки. Уличный мальчишка перед скульптурой волчицы продавал серные спички. А менялы, контрабандисты и банкиры, коренастые римляне или щуплые иудеи громко болтали, усевшись на каменные скамьи под арками своих лавочек.

Воздух звенел от привычных звуков. Благоухание и зловоние спорили друг с другом, запах спелых яблок и фиников примешивался к вони рыбного рынка и нестойким ароматам парфюмерных лавок. Сенека самозабвенно прислушивался к шуму, вбирал в себя разные запахи и в это благословенное осеннее утро, горестное и счастливое, упивался прелестью быстротечной жизни.

Но вскоре он прибавил шагу, отчетливо уловив в отдалении звон колокола, возвестивший, что ворота в термы открыты.

Когда он проходил мимо храма Кастора, ноги его вдруг приросли к земле.

Он не спускал глаз со стены дома. Там, среди разных каракулей, которыми обычно испещрены стены Рима, рядом с высеченными на бронзовых дощечках новыми статьями законов и объявлениями о сдаче комнат, среди скабрезных слов и рисунков кто-то вывел красным мелом двустишье:

Слишишь, Нерон, этот шум? То боги на небе хохочут,Вирши твои прочитав, жалкий ты рифмоплет!

По лицу Сенеки промелькнула удивленная улыбка. Потом, став серьезным, он неодобрительно покачал головой. Словно подумав: «Ай-ай, до чего мы докатились!»

Три месяца не был он в Риме. С людьми не встречался, понятия не имел, что произошло. Неужели все кругом знают? Но как просочились слухи? Просто невероятно.

Народ любил Нерона. Император щедро раздавал хлеб, снизил налоги, устраивал гладиаторские игры. Назначил обедневшим патрициям пожизненную ренту. Все убедились, что после Калигулы и Клавдия на трон сел хороший правитель. И на Форуме поговаривали, что молодой император даже двум разбойникам не хотел утверждать смертный приговор и, когда перед ним положили указ, вздохнул, словно жалея о том, что умеет писать. Недовольства не чувствовалось. Немногие семьи республиканцев, где были еще живы воспоминания о старых временах, смирились или перебрались в свои провинциальные поместья.

Сенека был поражен. Он поспешил в термы, чтобы поговорить с друзьями. Стоявший в дверях привратник в одежде абрикосового цвета впустил Сенеку, потом раздевальщик, подбежав, снял с него тогу.

Молодой араб сунул ему в руку «Акта диурна», ежедневную официальную газету, которую философ с жадным интересом стал читать. Императрица Агриппина принимает сегодня четырех сенаторов. О Нероне ни слова. Протокол заседания сената. Много бракосочетаний, но еще больше разводов. Драка двух франтов на Марсовом поле из-за известной гетеры. Театральные сплетни о Парисе и, наконец, большая статья о Зодике, знаменитом поэте. Сенека отбросил газету в сторону.

Вокруг был страшный шум и толчея. В термах мылось около трех тысяч человек. Слышалось фырканье кранов и душей, плеск воды, визг злившегося в тесных трубах пара. В отдалении, где-то наверху, звучали флейты. Играл здешний оркестр. Уже начался утренний концерт.