— Бедный проконсул, сын хотел превознести его, — сказал Лукан. — «Мой незабвенный отец...» Жаль мне тебя, распухший от водянки проконсул, если ты теперь в объятиях Аида. А главное, в когтях гиены, поэта, оскверняющего твою могилу. Вопиющая глупость! Слова точно склеены вонючим клеем или заплесневелой закваской.
— Но вы не знаете других его творений, — очень осторожно прошептал Сенека. — Эти еще сойдут. А то есть и стихи об Аполлоне, Дафнисе и Хлое. Там никакого чувства меры. Мяукающее ничтожество! Стоит задуматься — и все представляется не столь смешным, — тут лицо его стало серьезным, — сколь ужасным.
— Да, это невероятно и ужасно, — подхватил Лукан. — Жалкое насилие над искусством. Знаете, кто он? Истинного поэта Муза целует в лоб. Такого счастья Нерон не удостоился. Тогда он схитрил. Сам поцеловал Музу в лоб. Совершил над ней насилие.
Не проронивший до сих пор ни слова Британик сказал с кроткой снисходительностью:
— Оставьте, он слабый поэт.
Лукан хотел продолжать. Сенека вдруг дернул его за полу.
— Помолчи, — прошептал он.
— Почему?
— Погляди. — И он указал на дальнее ложе.
Там лежал какой-то подозрительный тип, которого прежде они не заметили. Он храпел, закутав голову одеялом.
— Подвыпивший гуляка, — сказал Лукан. — Видишь, он спит.
Они прислушались.
В тишине громко, поразительно громко звучал храп.
— Будьте осторожны, — посоветовал друзьям Сенека, — больше ни слова.
Махнув рукой, Лукан пошел с Британиком в раздевальню. За ними направился Сенека.
Но прежде чем уйти, он еще раз посмотрел на дальнее ложе.
«Кто это может быть?» — подумал он.
Глава одиннадцатая
Братья
Спящий долго еще храпел, не решаясь выглянуть из-под одеяла.
Потом, когда стихли все шорохи, почувствовав себя в безопасности, он вскочил.
Это был Зодик.
Кое-как, наспех, оделся.
И тотчас побежал в императорский дворец.
Нерон ловил каждое его слово.
— Сенека, Лукан, Британик, — тараторил Зодик.
Последнее имя насторожило императора.
— Британик? — значительно спросил он.
Зодик передал слова Британика.
— Только всего? Ничего больше? Значит, он не глумился надо мной?
— Нет, — признался Зодик.
— Значит, только это, — тяжело дыша, проговорил Нерон. — Так. — Он даже не улыбнулся. — Спасибо.
— Слово в слово, — изощрялся Зодик и, подражая голосу Британика, точно волк, пытающийся блеять, повторил: — «Оставьте, он слабый поэт...»
— Я уже слышал это, — покраснев от гнева, прервал его Нерон.
Он вскоре забыл отзыв Британика, но в первую минуту кровь его закипела, и он пришел в необыкновенное возбуждение. Потом только подозрение и боль остались в душе, смутное чувство, вызывавшее головокружение. А сначала император никак не мог взять в толк, почему это он слабый поэт. Не понимал, что побудило сводного брата так отозваться о нем. Искал причину: прошлые обиды, невнимание, унижение оскорбляют Британика или он тайно мечтает о троне? Все возможно.
Что же делать?
Лукан уезжает в ссылку. С ним покончено.
О Сенеке он и не думал, прекрасно зная ему цену, — не обманывался на его счет. Стоит ему, Нерону, пальцем пошевельнуть, как Сенека заговорит иначе и все станет отрицать.
Самый опасный — Британик. Его хотел видеть император.
Нерон редко встречался с младшим братом. Британик жил, как в тюрьме, под надзором строгих воспитателей, которых назначал и неукоснительно проверял двор. С маленьким принцем у Нерона прежде не было столкновений, лишь однажды, много лет назад, в пылу детской ссоры Британик назвал его «бронзовобородым». Потом извинился, и Нерон простил его. Младший брат появился в цирке в тоге с красной каймой в знак того, что признает власть старшего, который по этому случаю вырядился в белую тогу[16]
и с улыбкой стоял рядом со смущенным мальчиком. Впрочем, о каждом шаге Британика императора извещали придворные доносчики. Ничего подозрительного они не сообщали.Нерон знал, что брат внутренне сломлен, все его интересы обращены к искусству и, как говорили, он постоянно занят литературой, игрой на кифаре и пением.
Сенека как-то раз похвалил новые стихи Британика, и тогда Нерон, затребовав, прочел их. Они не произвели на него впечатления. Стихотворения были очень короткие, не подходящие для декламации, какие-то непонятные.
А теперь, перечитав их, император побледнел. Он почувствовал в них неподражаемую музыку; слова текли, точно подгоняемые легким ветерком. Казалось, на глазах происходит что-то естественное, само собой разумеющееся, и все-таки — чудо. Автор словно сковал прозрачный воздух или запечатлел изменчивую волну в ее причудливой игре. Нерон искал ключ к стихам и не находил. Он хотел проникнуть в их смысл. Но какая-то стена преграждала ему путь.
В полдень к нему привели Британика.
Нерон сидел на троне. Так и принял брата. С золотым венцом на голове, в расшитом золотом плаще. Чтобы казаться могущественным.
— Император, — земным поклоном приветствовал его Британик.
Нерон изумился. С тех пор как они не виделись, Британик страшно исхудал. Болезнь, как видно, терзает его. Кожа точно папирус. Вид жалкий.