Они едут на покос. Слева от дороги, за невысоким холмом, берег, где их вчера учили разговаривать со старшими. Чем ближе подъезжают они к холму, тем мрачнее становится Иван. «Только бы они приехали сегодня», — думает он. Племянник упорно прикладывает к синяку влажную землю.
Проехали холм, дорога пошла под уклон, Воронок припустил легкой рысью.
— Сегодня вечером пойдем на берег, — говорит Иван.
— Зачем? — осторожно спрашивает племянник.
— Купаться… — отзывается Иван сердито. — Не понял?
Племянник сосредоточенно молчит. Потом спрыгивает с края телеги, выбрасывает комок липкой земли, поднимает с дороги, возле лужи, другой. На телегу не садится — идет рядом, почти бежит.
— Да выбрось ты, дурак, землю, без толку теперь-то! — морщится Иван. — Когда новый поставят, тогда и прикладывать будешь. Пойдешь на берег?
Но племянник идет по обочине, молчит.
— Так не пустят же, — наконец говорит он.
— Как это не пустят? — не может понять Иван. — Ноги тебе спутают, что ли? Так ты не Воронок. Запирать и привязывать тебя тоже не будут…
— Бабушка говорила… — шелестит племянник.
— Дел у нее больше нет, как за тобой смотреть да сторожить, куда пошел! Боишься — так и скажи!
Иван хлестнул Воронка — такая обида вдруг пришла.
«Трус!» — думает Иван про племянника и хлещет коня. Никогда он его не бил, отец учил: «Ты, Ванька, такой-сякой, коня бить не смей, это не забор, чтоб по нем хлобыстать чем ни попадя! Живой он — ему тоже обидно-больно бывает. Голосом учи — поймет. А увижу что — пеняй на себя!»
Племянник остается далеко позади, бежит по пыльной дороге и кричит обиженно:
— Вань, ты куда! Вань, подожди!
Вечером, после ужина, Иван выходит во двор. Племянник суетливо хватает книжку, устраивается читать, на Ивана не смотрит. Обида на него у Ивана уже прошла: уж такой он человек, этот Сашка. Ладно, обойдется Иван без него! Да и какая от него с этим каратэ помощь?..
Затаившись у садовой калитки, Иван ждал, когда выйдет Натка. «Их двое, — думал он напряженно, — они старше…» Он должен, должен сегодня им показать!.. Или хотя бы не дать опять себя избить!
В его комнате, на шкафу, лежит солидный кусок свинца. Если привязать веревку и раскрутить — никто не подойдет! Конечно, так он и сделает! Скорей, скорей, пока Натка не ушла!
Иван побежал в дом, ворвался в свою комнату… И опешил, замер. Он и забыл, что сейчас здесь жила Натка. Она натягивала купальник. Увидев Ивана, рванула с кровати покрывало, запахнулась в него, уставилась на Ивана злыми глазами.
— Я забыл… — ватно пробормотал Иван. — Честно… Надо мне тут… на шкафу…
— Сам как шкаф! — прошипела Натка. — Надо ему! Стучать надо в дверь! Не научился?
Иван вышел, побрел к калитке. Через минуту выбежала Натка. Иван не стал прятаться, не побежал за ней, а медленно побрел на берег. Она оглянулась несколько раз, фыркнула.
Поднявшись на холм у берега, Иван увидел, что их не двое: у берега стояли три лодки, горел большой костер, и над темным, застывшим озером гремела музыка.
Его сразу заметили, потому что он стоял наверху, на холме, и за правым плечом у него поднималась луна.
— Дядя Ваня пришел! — закричали на берегу. — Ну, иди, иди сюда! Иди не бойся, пообщаемся!
— Наташенька, позови родственника, а то он стесняется!
Много их там было. Иван стоял на холме, сжав кулаки. Он не боялся, что побьют, просто понимал, что ему не справиться. Но они и не собирались драться — они веселились. И Натка стояла у костра и хохотала.
Иван повернулся и побежал, быстрее, быстрее.
— Ты чего, чего? — крикнул племянник, когда он вбежал в дом. Иван не ответил, понесся на чердак.
Сабля блеснула в полутьме стремительной тусклой молнией, прямая, длинная, жаркая. Выскочил из дома, перемахнул через плетень, побежал к лесу. Свистнул.
Тяжело и трудно вскидывая передние спутанные ноги, Воронок стал выбираться на зов из высокой осоки.
Иван рубанул путы, сжал гриву в кулаке, махнул на спину коню.
— Вперед!
Они вылетели на холм, и Воронок заржал.
На берегу засмеялись.
— Явление второе! — закричали там, а потом стало тихо. Тихо-тихо — на магнитофоне кончилась песня, и в этой паузе взвизгнула Натка:
— Сабля! У него сабля!
Пламя костра сверкало на клинке.
Они лихорадочно, бестолково шлепали веслами по воде…
Он стоял на холме, просто стоял, опустив саблю.
Берег был пуст, только магнитофон, забытый в спешке и испуге, играл.
Они отплыли метров на двадцать и снова кричали ему что-то, хохотали… Она смеялась вместе с ними, испуг прошел.
Сабля выскользнула из пальцев. Блеснула. Воткнулась в песок. Покачалась. Замерла.
Он медленно сполз с коня, обнял его и заплакал. Сначала еле слышно, без слез. Потом навзрыд.
Воронок встряхивал гривой и тянулся к воде — ему хотелось пить.
Леонид НЕЧАЕВ
ЧУГУНОК КАРТОШКИ