Несерьезные дети

Это уходят самолеты. Отталкиваются от земли… Я только утром понял, что я в Велихове, что оно и правда на трех зеленых холмах, а возле пруда все время белые гуси, настоящие, с перепонками. А дедушка сам блинов напек — ночью, что ли? — и меня утром разбудил; в доме все такое деревянное и часы тикают с кошачьими глазами. В окне — как картинка, только живая. Пруд с гусями, домики из бревен, бабушка какая-то идет, а у нее ведра на коромысле. И за окном много солнца, а в доме как будто еще ночь осталась, но спать уже не хочется. Так много солнца…

Там очень красиво.

… и вдруг дверь заскрипела медленно и что-то мягкое на пол упало; смотрю — собака входит, небольшая такая, и не кидается, не лает. Подошла, обнюхала. Дедушка говорит:

— Это, Жуля, свой приехал. Познакомься, и дружите с ним. Ты, Владимир, дай ей блина, она возьмет. Пусть привыкнет.

Он так и сказал: Владимир.

А я в первый вечер все боялся: как он меня называть будет? Внучек Вовочка? Провалиться можно. А он меня Владимиром называл, а потом Володей. А сначала просто на «ты»…

— Лоскутов! Еще раз увижу — два! У вас что, своих голов нет? Верочка никуда из города не уезжала, а пишет — не оторвется!

У нас была собака. Она очень умная и понимает человека…

— Ну чего тут списывать?! Лоскутов! А?

— Я так.

— А я — вот эдак! Потянись еще!

— Я слово посмотреть…

— Можешь спросить! Рука не поднимается?!

— Поднимается…

— Какое слово-то? А ну, гляди в свою тетрадь!

… но только своих родных людей.

— Слышь, Коник!..

— Ну?

— «Сенокосилка» через черточку?

— Дурак!

— Ага. Спасибо.

На чужих она лает и прогоняет их.

… Я думал, что дедушка с Жулькой ходит на охоту. Она строгая собака. Ее гладишь — не шелохнется и хвостом редко виляет. Я думал, что она на зверя охотится. У дедушки над кроватью настоящее ружье. Но оказалось, что он на охоту уже давно не ходит, но если я хочу, то можно пойти.

На другой день мы собирались. Дедушка говорил, что леса вокруг большие, надо ко всему готовыми быть. Вечером мы с ним лепешки пекли, и я дрова в печку подклады-вал. Печка такая веселая. Гудит, и огонь — как музыка по радио, так красиво и в разные стороны…

Мы хотели пойти на охоту, но была плохая погода.

… ночью дождь налетал прямо на стекла, и его было очень много, этого дождя. Я проснулся рано, дедушка уже не спал и все кряхтел и качал головой. Он сказал, что это надолго — такой дождь, и все удивлялся, что печка вечером гудела сильно, но вдруг — дождь, у меня, кроме двух пар сандалий, ничего нет, и курточку такую жалко в лесу носить. Сандалии он называл «плохая обувка». Дедушкины сапоги я видел, и мне в них, конечно, не ходить. Огромные сапоги, похожие на сапоги Кота в сапогах, если бы кот был ростом со слона…

Поэтому через три дня мы пошли ловить рыбу на речку.

… речка оказалась совсем недалеко. Это была не та речка, что текла в деревне из пруда, а большая.

Рано утром я накопал червяков около Жулькиной конуры. Все-таки их неприятно в руки брать. Большие, жирные, с белыми животами. Дедушка сказал, что надо выбирать мелких, которые быстро бегают.

Я копал лопатой, а Жулька грызла кость и косилась на меня. Ты, мол, работаешь, а я кость грызу… Не пойму, какое удовольствие грызть такую кость…

Червей в банке было много. Дедушка даже засмеялся и сказал, что я хочу всю деревню без рыбы оставить. Удочки лежали в доме, но не там, где живут, а там, где всякие вещи и лопаты, грабли.

Потом мы шли с холма, все вниз и вниз по траве, сандалии стали мокрыми от росы и внутри скользкими, а речка текла зелеными петлями.

Мы вышли прямо к такой петле, я оглянулся и увидел только зеленую траву и небо. У речки было тихо. И воздух… будто его очень много и чуть-чуть захотелось спать.

Дедушка показал мне, как правильно нанизывать червяка на крючок, закинул удочку и отдал мне. Потом взялся за свою…

Я поймал карася и двух плотвичек.

… карась был маленький, и я его отпустил, и одну плотвичку отпустил, а вторая была побольше…

а дедушка поймал много рыб.

… как-то быстро дышишь, когда леска натягивается и удочка по-живому подрагивает. Про все забываешь, и я кричу:

— Пойма-ал!

А дедушка так спокойно говорит:

— Молодец, рыбак. У меня тоже кое-что есть. Неси, снимать будем.

Я подхожу, а у дедушки уже в бидоне всякой рыбы много. Мне даже как-то стыдно стало. Он говорит:

— Беда — начало. Ты на меня не гляди, я старый рыбак, а ты молодой. Только… это рыбеныш у тебя. Рыбье дите. Гляди, может, жизнь ему отдашь? Вырастет…

Тут мне почему-то всех жалко стало — и рыб, и Жульку, и дедушку. Я к нему близко подошел, он снял рыбешку с крючка, осторожно снял и мне отдал, а я тогда дедушкин запах запомнил — у него одежда пахнет, как все в доме. Такой добрый-добрый запах какой-то… Ну, будто все вместе дома собрались и никто не торопится никуда…