Незабываемые дни

Соколич в этот день решил с несколькими работниками штаба объехать ближайшие районы, подыскать подходящее место под аэродром. Проезжая мимо лагеря Свистуна, захотел заглянуть к нему.

— Посмотрим, чем он дышит тут, а заодно расспросим, что он думает делать дальше, пора браться за этого вельможу всерьез.

Свистун встретил гостей с некоторой сдержанностью, но старался быть приветливым, гостеприимным, Пригласил обедать.

— Хорошо, — согласился Соколич. — Только вы, товарищ Свистун, на скорую руку, чтоб недолго.

Свистун пошел отдать команду. Вскоре он вернулся, но чувствовал себя неловко, держался в стороне.

— Садитесь, товарищ Свистун,— пригласил его Соколич.—Да рассказывайте, как вы тут живете.

— Как видите, живем, не горюем…!

— Ну что ж, хорошо… Слыхал я, что вы наших политработников в лагерь не пустили. Почему бы это?

— Вранье, Василий Иванович, как это я мог не пустить? Это, видно, недоразумение. Возможно, мои часовые не пропустили.

— Возможно… Кстати, рассказали бы нам о вашей последней операции?

— Вам, видно, кто-то наговорил кое-что.

— Вот что, товарищ Свистун, скажу вам откровенно. Почему-то у вас всегда выходит так: или кто-то наговорил, или кому-то показалось… А тут без всякого наговора взяли вы да человек двадцать ни за что ни про что загубили под Липовцами. Может, тоже скажете, что это наговоры?

— Вам же известно, Василий Иванович, что не всегда командира встречают удачи. Он, по-вашему, навсегда застрахован от неудач? Или, наконец, он не имеет права и на неудачу?

— Все мы, сидящие здесь, можем сказать вам, что такого права у нас не существует и не должно существовать. А тем более под этими Липовцами, где сидит самый задрипанный гарнизон. И этот гарнизон надавал вам, мягко говоря, по шее…

Свистун молчал. Играли желваки под небритой щетиной щек, нахмуренный взгляд уперся в какую-то точку на столе.

— Вообще, товарищ Свистун,— начал спустя минуту Соколич,— много мы имели уже по вашей милости разных неприятностей, время положить им конец. Мы никому, понимаете, никому не позволим противопоставлять себя, свою деятельность ясным и точным директивам партии.

— А кто сказал, что я противопоставляю себя партии?

— Вы не выполняете распоряжений партизанского штаба.

— Штаб не есть еще партия.

— Умно сказано. Но пусть вам будет известно, что штаб организован нашей партией.

— Вы напрасно придираетесь ко мне. Я, уважаемый Василий Иванович, являюсь работником не вашей области, так что можете оставить меня в покое со всеми вашими претензиями. Вы сами по себе, а я сам по Себе, я не подчиняюсь вам и не думаю подчиняться, поскольку и я и мой отряд не подлежат вашему руководству… — уже раздраженно говорил Свистун.,

Соколич внимательно оглядел нахохлившуюся и ссутулившуюся фигуру Свистуна.

— Ну хорошо, идите тогда в свою область, если вы такой уж заядлый ее патриот. Но приятно вам это или неприятно, на сегодняшний день я являюсь уполномоченным Центрального Комитета, и не только по нашей области, но и по другим, также и по вашей. Так что я и не прошу, а предлагаю вам, приказываю, наконец, выполнять без всяких оговорок любое распоряжение штаба. Предупреждаем в последний раз. В дальнейшем будем разговаривать с вами иначе.

— Как это иначе! — взъерепенился Свистун, исподлобья поглядывая на секретаря обкома.

— А так, как разговаривают с нарушителями дисциплины согласно законам военного времени.

Неизвестно, чем бы закончился этот спор, но здесь вошел старый повар отряда и с помощью двух девчат начал расставлять на столе закуски.

— Особых разносолов и деликатесов не ждите, товарищи, «гастрономов» под боком нет. Но ветчинка ничего себе, собственного производства, так что не ленитесь, управляйтесь с ней.

В землянке стало тихо.

Закусив немного, в ожидании другого блюда сделали небольшой перекур, заговорили о разных партизанских делах. Уже готовы были разгореться споры о том, где лучше всего строить партизанский аэродром, когда в землянку вошел ординарец из штаба, попросил разрешения обратиться к Соколичу и что-то сказал ему на ухо.

— Ну что ж, поблагодарим за угощение и в дорогу! — скомандовал Соколич.

В дверях со своими помощниками появился повар. От жестяного подноса, на котором стояли тарелки с едой, шел такой аппетитный запах, что Капуша даже остановился на минуту и укоризненно покачал головой:

— Такому добру да зря пропадать! Повар бросился к Соколичу:

— Разве так можно? Или моя работа — не работа? Я мечтал хоть раз угостить вас по-человечески; и вас, и всех других гостей.

— Спасибо, извини, Парфеныч, нету времени, дела. Как-нибудь в другой раз. Прощайте.

— Однако везет… А я сколько старался… И вконец расстроенный старик, когда вышли гости, спросил своего начальника;

— Что же мне делать, товарищ командир?

— Занимайся своим делом.

— Да я не об этом. Что мне делать с готовым харчем, это же не шутка, двенадцать отбивных…

— Ну и отдай их хлопцам, вон из разведки идут… Когда повар вышел за дверь землянки, Свистун вытащил из-под нар заветную сулею и, налив полстакана спирта, залпом осушил его. Подумал и еще добавил.

Ходил несколько минут по землянке и все думал, думал.