Через пару дней я пригласил мою бывшую секретаршу из Мюнхенского университета на кофе в одно из близлежащих милых маленьких кафе на Амалиенштрассе. Во время ее работы в отделении, в котором я замещал профессора, я чувствовал себя как за каменной стеной. Многолетний опыт, профессионализм высочайшего уровня, чувство ответственности и местное происхождение, позволявшее ей безупречно попасть в тон беседы с баварским чиновником или врачом, – все это неоднократно спасало меня в служебной рутине и бытовых ситуациях. Я не без основания чувствовал себя ее должником и время от времени с удовольствием приглашал за чашкой кофе обменяться новостями, в том числе о моих приключениях на блошином рынке.
Возвращаясь из кафе, я с трудом распахнул массивную входную дверь в университет со стороны Амалиенштрассе. И вслух заметил:
– Надо же, как дверная ручка похожа на… – и осекся. Латунная ручка эпохи историзма была выполнена в стиле псевдорококо: узоры в виде волнообразных раковин сочетались с закрытыми бутонами роз и открытыми пятилистными цветами. Все это я где-то совсем недавно видел… Ах да – на подносе у «ликвидаторов домашних хозяйств».
И не только у них. За несколько месяцев до этого, в мае, два месяца спустя после смерти Манни, я по случаю приобрел на том же блошином рынке литровую латунную пивную кружку в стиле рококо (
Меня словно током ударило: вот те на! Так поднос, который я видел пару дней назад, возможно, служил подставкой подобной – или даже этой самой, моей – пивной кружке! Потому-то мой взгляд невольно зацепился за него, хотя я не смог сразу объяснить, почему интуиция выделила этот предмет.
Через несколько дней ранним утром я был – даже раньше обычного – у места разгрузки фургона «ликвидаторов». Среди ящиков, выгруженных на асфальт, коробки с меховым планшетом наверху не было, белые складные столы-прилавки были пока пусты. Послонявшись вокруг коробок и фургона, я сделал круг по рынку и вернулся назад. Как оказалось – вовремя. Из фургона была извлечена и поставлена на асфальт очередная коробка, из которой торчал побитый временем черный мех охотничьего планшета. В следующее мгновение я склонился над картонным ящиком. Под планшетом лежал мой «старый знакомый». Цена за него соответствовала его состоянию. Но для меня-то это было сокровище, часть целого, подобно ножнам для обладателя морского кортика Мишки Полевого в детской повести Анатолия Рыбакова[242]
. Поспешив домой, я водрузил кружку на поднос. Его длина соответствовала ее высоте. Кружка встала на подставку так, словно всегда на ней стояла. Кружка с подносом – это еще один случай пропажи и счастливой находки. Это еще одна композиция, после часов с подчасником и цепочкой, собранных в трех странах. И очередная история о том, как вещи находят владельцев – и друг друга.ГЛАВА 5. СЕГОДНЯ И ЗАВТРА БЛОШИНОГО РЫНКА
Это не просто рынок, это музей и публичное пространство, это место ностальгии и карнавала, потребления и одновременно протеста против него.