Ни слова о любви

— Вы и представить себе не можете, как хорошо я вас понимаю, — отозвалась писательница и расплатилась за покупку. — Я верю, что вы справитесь. Вот, пожалуйста… — Вообще-то с момента переезда Сабина не использовала визиток, но сейчас в недрах сумки ей удалось отыскать несколько карточек, одну из которых она протянула удивленной девушке. — Если будет совсем плохо, звоните мне. Постараюсь как-нибудь помочь, — добавила она, беря из рук продавщицы бумажный пакет с логотипом бутика.

У Сабины не было привычки вмешиваться в дела посторонних людей, но этот жест доброй воли получился совершенно естественно.

Забрав покупки, она вернулась в отель.

* * *

Когда под вечер она, уже готовая к выходу — в изумрудном платье в пол, на которое набросила свою любимую норковую мантилью, привезенную из Парижа (Сабина не смогла расстаться с ней, даже переехав к морю), с уложенными в голливудские волны волосами, — появилась у стойки портье, то даже сдержанный обычно персонал позволил себе вздох восхищения. Сабина и вправду умела превосходно выглядеть.

«И пусть только кто-нибудь скажет, что не одежда красит человека», — без ложной скромности констатировала она, разглядывая себя в большом зеркале в холле.

Заказанное такси приехало вовремя, и писательница отправилась в путь. Разумеется, она немного беспокоилась: не каждый день сочинительницам литературы для кухарок и героиням светских сплетен выпадает случай побывать на самом амбициозном приеме в столице. Впрочем, Сабина старалась думать о себе прежде всего как об авторе глубокого и волнующего романа — ну, пускай еще не написанного романа, — и ехала на церемонию в основном для того, чтобы найти мотивацию творить. Сначала она боялась наткнуться где-нибудь на Магдалену Телешко, первопричину всех своих невзгод и переживаний, но в конце концов решила: будь что будет. Ведь когда она, Сабина, все-таки напишет свой психологический роман, обществу придется как-то на нее реагировать. А кроме того, быть может, Ружа будет смотреть трансляцию церемонии и среди всех этих людей, которыми она так восторгается, увидит наконец свою мать… Вот эту последнюю мысль Сабина гнала от себя изо всех сил, но в глубине души все равно чувствовала уколы ревности.

Награждение планировалось проводить со всей помпезностью: сперва торжественная церемония с телевизионной трансляцией, затем банкет, тартинки и шампанское. Такси Сабины затормозило у входа в Национальный театр, и она увидела скопище фоторепортеров, толпившихся вокруг нескольких телеведущих. Между ними протискивался один из величайших (и по росту тоже) польских писателей, получивший номинацию за свой очередной роман о путешествии в Монголию. На его лице была написана ярость: засунув руки в карманы зеленой куртки-аляски, он таранил орду папарацци, шагая напролом, точно баран.

Сделав глубокий вдох, Сабина вышла из машины. Фотографы, будто саранча, немедленно бросились к ней. Вспышки фотоаппаратов сразу же ослепили ее, и она почти ощупью шла вперед, к входным дверям. Однако и за ними ждала очередная группа, вооруженная фотоаппаратами. Они тут же оставили в покое величайшего писателя, которого снимали лишь потому, что с ним поздоровалась ведущая церемонии, известная тележурналистка; мужчина вытаращился на Сабину и, пожав плечами, скрылся в глубине фойе. Сабина немного попозировала, следуя принципу «коль уж меня все равно фотографируют, так хоть буду хорошо выглядеть в кадре», а затем направилась следом за своим предшественником.

В зале она заняла место в седьмом ряду. Возле нее сидела главный редактор одного из женских журналов, а с другой стороны расположился популярный спортивный журналист. Сабина чинно поздоровалась с обоими и принялась осматриваться в поисках известных (вернее, знакомых ей) лиц. При этом писательница надеялась, что на глаза ей не попадется Люцина, а уж тем более Магдалена Телешко. Но у последней, похоже, случилось что-то непредвиденное, поскольку ее, как ни странно, нигде не было видно — вероятно, на этот раз она не почтила мероприятие своим присутствием.