Ни слова о любви

Ох, кого здесь только не было! Были очень известные и в то же время очень древние писатели, собственно, стоявшие одной ногой в могиле, — даже газеты давно уж приготовили некрологи к случаю их похорон. Были другие, все еще юные душой, хотя по документам были уже далеко не молоды. Публицисты-репортеры представляли собой замкнутый кружок, в который весьма неохотно допускали кого бы то ни было нового, будто корпорация адвокатов, не слишком-то желающая делиться правами на свою профессию. Были модные варшавские литераторши, активистки и феминистки, напоминавшие — в своих цветных юбках и намотанных на головы платках — веселых куриц на насесте. Были поэты — они-то ни на какие премии не рассчитывали, ибо поэзия существенно проигрывала в популярности прозе. Были писатели-геи, тратившие свои гонорары на процедуры биологической регенерации, пересадку волос и шмотки из миланских бутиков. Где-то в задних рядах прозябали провинциальные авторы, которым посчастливилось обнаружить приглашения на церемонию в своих почтовых ящиках, висящих на воротах в удаленных от мира городишках, таких как Сейны, Велюнь, Гожув, Пиш и еще более захолустных. Наконец, хватало здесь и разномастных журналистов, светских звезд, актеров и кинорежиссеров. Сливки общества, crе`me de la crе`me[31]. И все же Сабина в своем вечернем наряде довольно резко выделялась на фоне обнищавшей писательской касты. «Не стоило мне так выряжаться, — мысленно отругала она себя. — Ведь эти бедняги, и вместе взятые, не продали столько книг, сколько я под одним заглавием. Сейчас опять кто-то начнет придираться, что, мол, слишком уж мне в жизни повезло».

К счастью, в зале погасли лампы и началась торжественная часть. Длинные сюжеты о каждом номинанте относились к тому нестерпимо претенциозному жанру видео, который частенько показывали по «Пятому каналу культуры». Камера непрестанно двигалась, интервьюируемых снимали с невыгодных ракурсов, обычно снизу, от чего у всех появлялись тяжелые подбородки и тени под глазами. Героев — совершенно безосновательно — располагали в самых невероятных местах, что также было типичным для амбициозного телевизионного продукта: в ванне, в холодильной камере, в канализационном люке, на крыше высотного здания или на операционном столе. По лицам людей было видно, что они устали и растеряны, — судя по всему, сниматься им пришлось во множестве дублей.

Но вот наконец видеопоказ был окончен, и на сцене появилась красивая телеведущая — одна из тех самых женщин без возраста, столь многочисленных на телевидении, — в паре с председателем жюри. Оным председателем был критик-патриарх, транссексуальный Маэстро, перед которым трепетали писатели и который уже долгие годы «разделял и властвовал» на польском литературном поприще, игнорируя большинство женщин (с тех пор как он сменил пол, их судьбы и взгляды перестали его интересовать).

Загремели фанфары, и Маэстро распечатал конверт, скрывавший фамилию везунчика, которому предназначались сто тысяч злотых и все сопутствующие почести (а также надежда, что вся эта слава хоть капельку поспособствует реализации книги).

— And the Oscar goes to

…[32] — В этом месте Сабина, как и все в зале, застыла в ожидании. — Ян Францишек Бутенко!

Буря аплодисментов сотрясла Национальный театр. Провинциальные писатели и поэты, оставшиеся за бортом этой гонки, еще сильнее съежились в своих лучших выходных костюмах и полиэстеровых платьицах.

— Бутенко! Какая неожиданность!

Даже у Сабины эти слова красавицы ведущей вызвали чувство неловкости. Бутенко спал с Маэстро вот уже много лет — еще с тех пор, как тот был женщиной. Об этом знали все, хотя официально это замалчивалось (Сабине все сплетни сообщала, конечно же, вездесущая Люцина). В нынешнем году его роман идеально совпал с общественным запросом — так, во всяком случае, утверждал Маэстро в нескольких своих статьях, посвященных роли творчества Бутенко в новой польской прозе. Книга, построенная на языковых экспериментах и изображающая нравы в среде кондукторов поездов ближнего следования Нижнесилезской железной дороги, знаменовала собой, по мнению Маэстро, «новое веяние в несколько затхлой атмосфере современной польской литературы».

«Неужели именно так у нас и присуждают премии? — с отвращением думала Сабина. — И какие шансы будут, например, у меня, если я и впрямь стану серьезной писательницей? Да никаких».

— Знаете, как по мне, это просто цирк, — услышала она справа чувственный голос главного редактора женского журнала. — Я бы на их месте постыдилась.

— Вот тем и хорош спорт: там результат — он и есть результат, он объективен, а не присуждается каким-то голосованием, — философски изрек спортивный журналист.

— Отчасти вы правы, — признала Сабина. — Не очень-то красиво на сегодня выглядит весь этот мир серьезной литературы. А я уж думала, что только в моем жанре победу одерживают амуры.

Ее соседи рассмеялись: эта колкость их позабавила.