Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

Получил вчера Ваше письмо и спешу ответить, чтобы письмо застало Вас до Вашей поездки «Вниз по матушке по Волге»[761]. В этом письме вновь я ощутил Вашу «заботу о человеке», ту заботу, которую я всегда ощущал в отношении себя и ценил в Вас в отношении других. Перечитываю Ваши письма, которые Вы писали мне во время моей тяжелой болезни. Вспоминаю и то время, когда Вы были директором созданного Вами музея, как лучшее время в его истории.

Желаю Вам хорошего путешествия,

С сердечным приветом,

Н. Анциферов.

<Май — июнь 1952 г. Москва>

Глубокоуважаемый и дорогой Владимир Дмитриевич,

От Вашего брата узнал, что Вы все еще больны[762] и находитесь в санатории в Барвихе. Спешу хоть чуточку искупить свой застарелый грех неписания Вам писем, Вам, столь внимательно относившемуся ко мне и в беде, и в трудах, и в болезнях. Простите меня. Со времени кровоизлияния в мозгу у моей жены, ставшей инвалидом (у нее непроходящее расстройство речи)[763], жизнь моя осложнилась во всех отношениях.

В ближайшие дни надеюсь увезти ее на берег Балтики в курорт Паланга.

Читали ли Вы новый том «Литературного наследства», посвященный Герцену. Там большая моя публикация и подбор иллюстраций (частично с Н. Д. Эфрос)[764]. Оттисков пока не получил. Моя жена вспоминает Вас всегда, как и я, с благодарностью.

Будьте здоровы и, как всегда, бодры.

Ваш Н. Анциферов.

5 августа 1953 г. Москва

Глубокоуважаемый и дорогой Владимир Дмитриевич,

Вы вправе возмущаться мною. Дело в том, что я в течение месяца находился в блаженном неведенье о делах мира сего. За много лет впервые я позволил себе полный отдых. Я жил с женой на берегу Балтийского моря близ Клайпеды. По возвращении в Москву, просматривая кипу накопившихся газет, встретил теплую заметку о Вас в «Литературной газете» и устыдился, что вовремя не вспомнил о Вашем празднике.

Мне не приходится желать Вам бодрости. Вы всегда полны ею и в отношении личного, и в отношении общего. А Ваш долгий жизненный путь должен внушать Вам отрадную мысль о его значительности.

Вот почему я ограничусь пожеланием Вам здоровья, дабы этот жизненный путь был как можно длиннее.

Всегда вспоминающий Вас

с чувством глубокой благодарности

Н. Анциферов.

Дополнение

Н. П. Анциферов — Б. В. и И. Н. Томашевским[765]

24 декабря 1955 г. Москва

Дорогие Ирина Николаевна и Борис Викторович[766],

Спасибо за память и привет.

Пишу Вам (кому же писать!) в очень тяжелую минуту. У меня кружится голова, и такая тяжелая.

Я прочел статью «Смердякова» о Достоевском в «Новом мире»[767]. Вы знаете, как мне чужды порывы ненависти. Но это же одна из тех свиней, в которые вселился бес[768], мелкий бес, но эта разновидность свиней, она в воду не бросится, а будет жиреть и физически, и духовно и процветать.

На днях я защитил свою работу о «Братьях Карамазовых», но сегодня я должен сказать зав<едующему> отделом, возглавляющему группу, работающую над Достоевским[769], что я работу свою менять не буду, что я в корне не согласен с почтенной критикой, и пусть они делают с моей работой что хотят, а я могу уйти из Музея и очистить свое место, может быть, я его действительно грязню, и высоко моральные и честные люди, как Ермилов, могут его омыть после меня, рекомендовав подходящего им преемника. Но куда уйти? Писать статьи, книжки и беседовать с редакторами? Ведь Вы, Ирина Николаевна, достаточно насладились с «Тавридой».

Я кончаю, простите, не помню, что пишу, надо прийти в себя.

Всего светлого.

Ваш Н. Анциферов.

Н. П. Анциферов — Э. А. Полоцкой

4 янв. 1956 г. Москва

Дорогая Эмма Артемьевна![770]

Я уничтожил свою работу о суде, с моей точки зрения, очень важную для раскрытия идеи Достоевского. «Укороченную» тему «дитё» положил в витрину к автографу «чтоб не плакало дитё».

Вот содержание витрины:

1) «Русский вестник» с воспоминаниями крепостной — раскрыт на тексте о травле мальчика,

2) на другой странице короткий текст из рассказа Ивана (и прилагается),

3) автограф («расстрелять»).

Прошу текст не сокращать — т. е. сохранить слова «Я сказал нелепость, но…». Если их снять, то мы припишем Достоевскому нелепость. Получится, что он сторонник смертной казни. Кстати, я уверен, что он — если б дожил он до казни Ал<ександра> II, то так ли протестовал бы против предстоящей казни террористов, как его последователь Вл. Соловьев, написавший соответственное письмо новому царю и публично выступивший за прощение террористов.

4) Дневник писателя, раскрытый на деле Джунковских, на другой странице,

5) текст из «Бунта» Ивана Карамазова,

6) Ф. М. Достоевский 1877 г.,

7) наброски Братьев Карамазовых о романе о детях,

8) текст — замысел романа о детях,

9) набросок плана, относящегося к суду и кошмару со словами «Чтобы не плакало дитё»,