Николай Ежов и советские спецслужбы

Александр Гладков 13 июля 1937 года записал в дневнике: «Встретил В.Е. Рафаловича. Он рассказал подробности об аресте Аркадьева (директор МХАТа Михаил Павлович Аркадьев был освобожден от должности 5 июня 1937 года за «повторную ложную информацию печати о гастролях и репертуаре МХАТ в Париже» (он назвал пушкинского «Бориса Годунова», еще не разрешенного цензурой), а уже 11 июля арестован. 20 сентября 1937 года Михаила Павловича расстреляли по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации, а в 1955 году реабилитировали. – Б.С.

) Рафалович – завлит МХАТа. М.П. Аркадьев был снят совершенно неожиданно еще в начале июня. Никто ничего не ждал. Вечером Рафалович был в театре, и вдруг начались звонки. Немирович-Данченко и другие искали Аркадьева. Срочное дело. Вдруг вошел в кабинет, где сидел Рафалович, М.П. Аркадьев, взял какие-то папки и ушел. После М.П. говорил, что Керженцев зовет его своим заместителем. Москвин, Хмелев жалели об уходе М.П. и думали хлопотать об его возвращении. Еще дней через 10, накануне отъезда М.П. в Кисловодск, к нему вечером сговорились придти Рафалович и Радомысленский. Они пришли врозь. Когда в подъезд вошел Рафалович, из лифта вышел смертельно бледный Веня и сказал, что он пришел пять минут назад, а перед этим М.П. вышел купить пирожных и его взяли прямо на улице и пришли потом с обыском, приказав всем посторонним уйти. А на другой день к кисловодскому поезду приехали с цветами провожать М.П. Хмелев и другие актеры, еще ничего не знавшие. Рафалович из страха никому ничего не сказал.

Еще он рассказывает о близости Б[абеля] к Е[жо]ву. Не знаю уж, почему В.Е. так со мной откровенничает: наверно, просто нужно выговориться, а я человек сторонний. В.Е. человечек неважный, впрочем, не хуже многих»[210]

.

Завлит МХАТа в 1936–1938 годах, театровед Василий Евгеньевич Рафалович сам был арестован в начале марта 1938 года, но ему посчастливилось уцелеть. Раз завлит МХАТа знал о близости Бабеля к семье Ежова, то, скорее всего, о близости директора МХАТа Я.И. Боярского к Ежову в Художественном театре, скорее всего, тоже было известно.

8 августа 1937 года Гладков дал в дневнике развернутую характеристику «ежовщине»: «Нет, это не «чума». Чума это всеобщее бедствие, одевающее город в траур. Это налетевшая беда, которая косит, не разбирая. Это, как бомбежка Герники: несчастье, катастрофа. Но это несчастье не притворяется счастьем, во время него не играют беспрерывно марши и песни Дунаевского и не твердят, что жить стало веселее. Наша «чума» – это наглое вранье одних, лицемерие других, нежелание заглядывать в пропасть третьих; это страх, смешанный с надеждой («авось, пронесет»), это тревога, маскирующаяся в беспечность, это бессонницы до рассвета, но это еще – тут угадывается точный и подлый расчет – гибель одних уравновешивается орденами других, это стоны избиваемых сапогами тюремщиков в камерах с железными козырьками на окнах и беспримерное возвеличивание иных: звания, награды, новые квартиры, фото в половину газетной полосы. Самое страшное этой «чумы» – то, что она происходит на фоне чудесного московского лета, – ездят на дачи, покупают арбузы, любуются цветами, гоняются за книжными новинками, модными пластинками, откладывают на книжку деньги на мебель в новую квартиру, и только мимоходом, вполголоса, говорят о тех, кто исчез в прошлую или позапрошлую ночь. Большей частью это кажется бессмысленным. Гибнут хорошие люди, иногда нехорошие, но тоже не шпионы и диверсанты. Кто-то делает себе на этом карьеру. Юдин и Ставский такие же карьеристы, как и погубленные ими Авербах и Киршон.

На днях арестована Лидия Густавовна Багрицкая (Суок). Боярский назначен директором Художественного театра после снятия и ареста Аркадьева. Когда-то он на заре карьеры Ежова работал с ним в Акмолинске и ползет вверх. Это тип беззастенчивого карьериста»[211]. Не знаю, знал ли Александр Константинович о любовной связи Ежова и Боярского, которая, возможно, продолжилась и в Москве.

30 июля 1937 года в «Известиях» была опубликована карикатуру Бориса Ефимова «ежовы рукавицы». Там утыканная иголками рукавица душит рептилию, испещренную словами «террор» и «шпионаж», а в углу стоят Троцкий с сыном, с перепуганными лицами. В том же году Ефимов нарисовал плакат с фигурой Ежова в той же рукавице, сжимающей ядовитую многоголовую змею, увенчанную головами Троцкого и других врагов народа и надписью на туловище змеи: «Троцкистско-бухаринско-рыковские шпионы, вредители и террористы».