Николай и Александра

Верный своей хвастливой натуре, кайзер просчитался. Он не угадал реакцию трех своих основных противников. Сазонов докладывал: "В решимости России воевать из-за сохранения своего положения на Балканах... в Берлине не были твердо убеждены. К тому же ее не считали способной вести войну. О боевой готовности Франции были тоже невысокого мнения, а возможность увидеть Англию в лагере своих врагов не приходила решительно никому в голову, несмотря на предостережения германского посла в Лондоне, князя Лихновского, над которым в Берлинском министерстве иностранных дел подшучивали, называя его снисходительно "добрым Лихновским"

В Берлине часто задумывались, насколько разумно предоставлять Австро-Венгрии "карт бланш" отдавая в ее руки судьбы Германии. В конце мая 1914 года германский посол в Вене в письме домой выражал сомнение в том, что "действительно целесообразно связывать себя столь тесными узами с государством, которое трещит по всем швам". Однако взгляды преобладавшие в Берлине, были выражены в резюме, составленным германским министерством иностранных дел и направленном в немецкое посольство в Лондоне. В нем излагались принципы германской внешней политики:

"Австрия намерена рассчитаться с Сербией... Мы до сих пор не принуждали Австрию к принятию ее решения. Однако нам не следует и удерживать ее от тех или иных шагов. В противном случае Австрия будет в праве упрекнуть нас за то, что мы лишили ее последней возможности реабилитировать себя в полтитическоь отношении. Это лишь ускорит процесс ее распада и разложения изнутри. Ее позиции на Балканах будут утеряны навсегда... Сохранение Австрии, сохранение могучей Австрийской империи для нас необходимо... Охотно допускаю, что вечно ее сохранять невозможно. Однако, тем временем мы сможем испробовать и другие варианты".

Большое влияние на формирование подобных взглядов кайзера оказал престарелый германский посол в Петербурге граф Пурталес. Пурталес, дуайен дипломатического корпуса в С.Петербурге, занимал эту должность в течение семи лет. Он был влюблен в Россию. Однако ему было известно, что в июле 1914 года в России бастовало полтора миллиона рабочих; он собственными глазами видел баррикады на улицах русской столицы. Ссылаясь на эти обстоятельства он неоднократно внушал кайзеру мысль, что Россия не будет воевать. Сазонов писал: "Боюсь, он [Пурталес] способствовал тому, чтобы его правительство пустилось в эту ужасную авантюру, утверждая, будто Россия не выдержит удара". 28 июля он завтракал в британском посольстве вместе со своим английским коллегой, сэром Джоржем Бьюкененом. Куря сигару, Пурталес выразил свое отрицательное мнение относительно России, как потенциального противника и признался, что именно так он и докладывал кайзеру. Возмущенный Бьюкенен схватил гостя за плечо и воскликнул: "Граф Пурталес, Россия настроена решительно". И тем не менее еще 31 июля в доверительной беседе кайзер говорил о бацилле пассивности, поразившей, по словам его посла, русский Двор и армию.

Вильгельм по-прежнему верил в успех политики нахрапа. Вернувшись 28 июля из плавания, он ознакомился с раболепным ответом сербов на ультиматум Австро-Венгрии. Казалось, предположения кайзера блестяще оправдываются. "Капитуляция самого позорного свойства, - ликовал он. - С капитуляцией Сербии отпадает всякое основание к войне". И когда вечером того же дня Австро-Венгрия объявила Сербии войну, кайзер удивился и расстроился. И все-таки война была пока лишь Балканским кризисом. Если не вмешается в события Россия, Германии нечего влезать в чужие дела. Именно с таким настроением Вильгельм лично телеграфировал русскому императору: "С глубоким сожалением я узнал о впечатлении, произведенном в твоей стране выступлением Австрии против Сербии. Недобросовестная агитация, которая велась в Сербии в продолжении многих лет, завершилась гнусным преступлением, жертвой которого пал эрцгерцог Франц-Фердинанд. Состояние умов, приведшее сербов к убийству их собственного короля и его жены, все еще господствует в стране. Без сомнения, ты согласишься со мной, что наши общие интересы, твои и мои, как и интересы других правителей, заставляют нас настаивать на том, чтобы все лица, морально ответственные за это жестокое убийство, понесли бы за это заслуженное наказание. В этом случае политика не играет никакой роли. С другой стороны, я вполне понимаю, как трудно тебе и твоему правительству противостоять силе общественного мнения. Поэтому, принимая во внимание сердечную и крепкую дружбу, связывающую нас крепкими узами в продолжении многих лет, я употребляю все свое влияние для того, чтобы заставить австрийцев действовать открыто, чтобы была возможность прийти к удовлетворяющему обе стороны соглашению с тобой. Я искренне надеюсь, что ты придешь мне на помощь в своих усилиях сгладить затруднения, которые еще могут возникнуть.

Твой искренний и преданный друг и кузен Вилли".

Телеграмма кайзера разминулась с посланием, направленным ему русским царем 15 июля 1914 г.: