Николай и Александра

Среди разгула анархии бурные изъявления радости сменялись жестокими расправами. В Кронштадте матросы перебили всех офицеров. В одном случае, убив офицера, они заживо закопали рядом с ним второго. По Петрограду носились броневики, облепленные мятежными солдатами, размахивающими красными флагами. Пожарников, приезжавших тушить пожары в присутственных местах, прогоняли солдаты и рабочие, желавшие, чтобы здания сгорели дотла. [(Один великолепный особняк в Петрограде уцелел благодаря находчивости ее владелицы, графини Клейнмихель. Прежде чем в доме появились погромщики, она забаррикадировала двери, закрыла ставни на окнах и перед входом укрепила дощечку: "Вход воспрещен. Здание принадлежит Петроградскому совдепу. Графиня Клейнмихель заключена в Петропавловскую крепость". А в это время хозяйка упаковывала вещи, готовясь к бегству. (Прим. авт.)).] М. Палеолог писал: "Дом Ксешинской, расположенный в начале Каменноостровского проспекта, напротив Александровского парка, был сегодня разгромлен сверху донизу ворвавшимися в него повстанцами". Рояль балерины был разбит вдребезги, ковры залиты чернилами, ванны заполнены окурками". [(Великий князь Александр Михайлович приводил слова бывшего директора департамента полиции Васильева: "Мы могли бы купить очень многих из революционеров, если бы сошлись в цене... В марте в обеих столицах революционеры поторопились сжечь все архивы охранных отделений несколько часов спустя после того, как выяснилось, что революция победила всей линии".)

В среду на сторону мятежников перешли даже те, кто до того колебался. Утром пришли присягнуть Государственной Думе полки императорской гвардии. Французский посол, наблюдавший это непристойное зрелище, писал: "Роль, которую присвоила себе армия в настоящей фазе революции, только что на моих глазах нашла подтверждение в зрелище трех полков, продефилировавших перед посольством по дороге в Таврический дворец. Они идут в полном порядке, с оркестром впереди Во главе их несколько офицеров, с широкой красной кокардой на фуражке, с бантом из красных лент на плече, с красными нашивками на рукавах. Старое полковое знамя, покрытое иконами, окружено красными знаменами". Следом шли гвардейские части, в их числе те, что были расквартированы в Царском Селе. "Группа офицеров и солдат, присланных гарнизоном Царского Села, пришла заявить о своем переходе на сторону революции, - продолжал М.Палеолог. - Во главе шли казаки свиты, великолепные всадники, цвет казачества, надменный и привилегированный отбор императорской гвардии. Затем прошел полк его величества, священный легион, формируемый путем отбора из всех гвардейских частей и специально назначенный для охраны царя и царицы в пути. Шествие замыкалось императорской дворцовой полицией. Во время сообщения об этом позорном эпизоде я думаю о честных швейцарцах, которые были перебиты на ступенях Тюильрийского дворца 10 августа 1792 г. Между тем Людовик XVI не был их национальным государем, и, приветствуя его, они не называли его "царем-батюшкой".

Еще более угнетающее впечатление произвело появление Гвардейского Экипажа. В большинстве своем моряки служили на императорской яхте "Штандарт" и были лично знакомы с членами царской семьи. Во главе Экипажа шел его командир, великий князь Кирилл Владимирович. "Кирилл Владимирович объявил себя за Думу, - писал Морис Палеолог. - Более того, забыв присягу в верности и звание флигель-адъютанта, которое он получил от императора, он пошел сегодня в четыре часа преклониться пред властью народа. Видели, как он в своей форме капитана I ранга отвел в Таврический дворец Гвардейские экипажи, коих шефом он состоит, и предоставил их в распоряжение мятежной власти". За тем, вернувшись в свой дворец на улице Глинки, он поднял красный флаг на крыше своего особняка. В письме к дяде, Павлу Александровичу, он, ничуть не смущаясь, так объяснил свое недостойное поведение: "В продолжение этих последних дней я один выполнял свой долг в отношении Ники и государству и спас положение, признав Временное правительство". А неделю спустя, возмущенно отмечает французский посол, "великий князь Кирилл Владимирович поместил... в "Петроградской газете" длинное интервью, в котором он нападает на свергнутого царя и царицу: "Я не раз спрашивал себя, - говорит он, - не сообщница ли Вильгельма II бывшая императрица, но всякий раз я силился отогнать от себя эту страшную мысль".

Кто знает не послужит ли эта коварная инсинуация основанием для страшного обвинения против несчастной царицы. Великий князь должен был знать и вспомнить, что самые гнусные наветы, от которых пришлось Марии-Антуанетте оправдываться перед революционным трибуналом, первоначально возникли на изысканных ужинах графа д'Артуа".