Николай и Александра

В восемь вечера синий царский поезд медленно подошел к перрону псковского вокзала. На платформе, где обычно выстраивался почетный караул, находился только генерал Рузский и его начальник штаба генерал Данилов. Войдя в вагон императора, Рузский сообщил, что весь гарнизон Петрограда и Царского Села, включая гвардейские части, лейб-казаков и Гвардейский экипаж, предводительствуемый великим князем Кириллом Владимировичем, перешел на сторону мятежной Думы. Отряд Н.И.Иванова [(Неудачным, по свидетельству А.И.Деникина, являлся выбор генерал-адъютанта Иванова. "Трудно себе представить, - писал он, - более неподходящее лицо для выполнения поручения столь огромной важности - по существу - военной диктатуры. Дряхлый старик, честный солдат, плохо разбиравшийся в политической обстановке, не обладавший уже ни силами, ни энергией, ни волей, ни суровостью...". Действия Н.И.Иванова вполне подтвердили справедливость этого отзыва генерала Деникина. Вот что рассказывает А.С.Лукомский: "Генерал Иванов благополучно прибыл в Царское Село. Поезд его никем задержан не был. По прибытии генерал Иванов, вместо того, чтобы сейчас высадить батальон и начать решительно действовать, приказал батальону не высаживаться, а послал за начальником гарнизона и комендантом города".)], ранее направленный в Петроград для восстановления порядка, добрался до Царского Села, где революционно настроенные солдаты стали агитировать людей Иванова перейти на их сторону. Генерал получил телеграмму от Алексеева, в которой тот извещал его, что порядок в столице якобы восстановлен [(Е.Е.Алферьев указывает, что командиру 2-го батальона лейб-гвардии Преображенского полка, по приказу императора направленному в Петроград, Алексеев самовольно приказал "ввиду... наступившего спокойствия в гор. Петрограде... полкам вернуться на свои позиции..." Эта телеграмма была отправлена еще до отречения императора, в то же самое время, когда ген.Рузский также самовольно отменил приказ Государя об отправке в Петроград самых надежных войск для усмирения бунтовщиков.)] и что если не произойдет дальнейшего кровопролития, монархия может быть спасена. Иванов со своим отрядом вернулся в Ставку.

Известие о том, что его собственные гвардейцы перешли на сторону мятежников, явилось тяжелым ударом для императора. Это было не только предательством, но и доказательством того, что ему нечего надеяться на поддержку гарнизона столицы. А возвращение отряда Иванова в Ставку показало, что снимать с фронта новые части для посылки их в Петроград нецелесообразно. Свобода действий императора все более ограничивалась и, выслушав доклад Рузского, государь принял решение пойти наконец на уступки. Он повелел телеграфировать председателю Думы, что согласен на создание приемлемого для Думы министерства, предпочтительно во главе с Родзянко, которое было бы наделено всеми полномочиями для решения внутренних проблем государства. Выйдя из царского вагона, Рузский бросился к телеграфу.

Среди шума и гвалта задержанный Родзянко посылал Рузскому полные отчаяния телеграммы: "Его величество и вы не отдаете себе отчета, что здесь происходит. Настала одна из страшнейших революций... Войска не только не слушаются, но убивают своих офицеров. Ненависть к государыне императрице дошла до крайних пределов. Вынужден был, во избежание кровопролития, всех министров - кроме военного и морского - заключить в Петропавловскую крепость. Очень опасаюсь, что такая же участь постигнет и меня... То, что предполагается вами, уже недостаточно, и династический вопрос поставлен ребром".

Родзянко не преувеличивал. В то утро было достигнуто соглашение между Временным комитетом Думы и Советом, в результате которого было создано ядро Временного правительства. Милюков, лидер кадетской фракции Думы, получил портфель министра иностранных дел, Керенский, представитель Петроградского Совета, стал министром юстиции; Гучков, лидер октябристов, назначен военным министром. Но пост премьер-министра занял не Родзянко, который был не угоден Совету, а князь Г.Львов, либерал и председатель Земского союза. [(Один из мемуаристов называл кн. Львова "человеком с лакейской душой и дарованиями повара". В своих воспоминаниях, написанных в Париже, князь писал, что, находясь Екатеринбургской тюрьме, "он отличился своими кулинарными способностями")] Родзянко продолжал принимать участие в заседаниях правительства, но его влияние, как и влияние смой Думы, скоро сошло на нет.