Читаем Николай Языков: биография поэта полностью

Статья эта важна и потому, что она много больше рецензии на книгу или – даже – общего обзора поэзии Языкова. В ней Киреевский еще раз обозначает свои главные философские положения, дает им развитие, представляет собственную картину мира – и статья эта становится целым этапом на пути развития и окончательного, крепкого оформления всей идеологии славянофильства, становится одной из тех работ, за которые Киреевский и был удостоен вечного звания «отца славянофильства».

При этом нельзя сказать, что Языков для него – лишь повод для высказывания и продвижения своих идей. Подобный подход – не редкость, и мы можем припомнить многочисленные примеры, когда автор становился удобной игрушкой в руках идеолога, но здесь – не тот случай. Скорее наоборот: в поэзии Языкова Киреевский видит художественные, творческие и – нравственные основы той идеологии, которая позднее будет названа славянофильской, говорит о том, что после такой поэзии новая философия необходима для ее более полного понимания, что это философия должна подстраиваться под поэзию, чтобы мыслью охватить мир в целом и цельности.

«Дело критики при разборе стихотворцев заключается обыкновенно в том, чтобы определить степерь и особенность их таланта, оценить их вкус и направление и показать сколько можно красоты и недостатки их произведений. Дело трудное, иногда любопытное, часто бесполезное и, почти всегда, неудовлетворительное, хотя и основано на законах положительных.

Но когда является поэт оригинальный, открывающий новую область в мире прекрасного, прибавляющий таким образом новый элемент к поэтической жизни своего народа, – тогда обязанность критики изменяется. Вопрос о достоинстве художественном становится уже вопросом второстепенным; даже вопрос о таланте является не главным; но мысль, одушевлявшая поэта, получает интерес самобытный, философический; и лицо его становится идеею, и его создания становятся прозрачными, так что мы не столько смотрим на них, сколько сквозь них, как сквозь открытое окно стараемся рассмотреть самую внутренность нового храма и в нем божество, его освящающее.

* * *

Таким образом, на некоторой степени совершенства искусство само себя уничтожает, превращаясь в мысль, превращаясь в душу.

Но эта душа изящных созданий, – душа нежная, музыкальная, которая трепещет в звуках и дышит в красках, – неуловима для разума. … вообще то, что мы называем душою искусства, не может быть доказано путем математических доводов, но должно быть прямо понято сердцем, либо просто принято на веру…»

Одно из важнейших положений, как мы уже видели, Ивана Киреевского: строго логическое мышление, «критика математическая», неполноценно, оно изолируется от части мира.

«Для цельной истины нужна цельность разума». В стихах Языкова «цельность истины» есть, и это общество в целом должно развивать в себе «цельность разума», чтобы охватить его поэзию во всех проявлениях.

С этим же связывается еще одно положение Киреевского: логика может отстранять от себя нравственность, но «цельная истина» – не может; безнравственные, «бесхарактерные» наука и творчество всегда в чем-то неполноценны. (При этом, возможно, я зря поставил науку впереди творчества: для Киреевского впереди стоит творческое начало, лишь оно одно открывает цельное пространство «благодати»; отсюда уже рукой подать до фразы, часто звучавшей в двадцатом веке: «Всякое истинное творчество есть молитва».)

Отсюда, яростная защита Языкова от упреков в «безнравственности» – и еще раз собственное определение того, что такое нравственность вообще; определение, которое будет подхвачено всем славянофильским движением:

«Слыша беспрестанные упреки Языкову, я всегда вспоминаю одного русского барина, который ездил отдавать своего сына в какой-то немецкий университет; но встретив на улице студента без галстука и с длинными волосами, тотчас же понял из этого всю безнравственность немецких университетов и возвратился домой воспитывать своего сына в Саратове.

Вообще многие из нас еще сохранили несчастную старообрядческую привычку судить о нравственности более по наружному благочинию, чем по внутреннему достоинству поступка и мысли. Мы часто считаем людьми нравственными тех, которые не нарушают приличий, хотя бы в прочем жизнь их была самая ничтожная, хотя бы душа их была лишена всякого стремления к добру и красоте. …

… А между тем, если мы беспристрастно вникнем в его поэзию, то не только найдем ее не безнравственною, но вряд ли даже насчитаем у нас многих поэтов, которые могли бы похвалиться большею чистотою и возвышенностью. …

… Изберите самые предосудительные, по вашему мнению, из напечатанных стихотворений Языкова (ибо о ненапечатанных, как о непризнанных, мы не имеем права судить) и скажите откровенно: производят ли они на вас влияние нечистое?

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
100 знаменитых людей Украины
100 знаменитых людей Украины

Украина дала миру немало ярких и интересных личностей. И сто героев этой книги – лишь малая толика из их числа. Авторы старались представить в ней наиболее видные фигуры прошлого и современности, которые своими трудами и талантом прославили страну, повлияли на ход ее истории. Поэтому рядом с жизнеописаниями тех, кто издавна считался символом украинской нации (Б. Хмельницкого, Т. Шевченко, Л. Украинки, И. Франко, М. Грушевского и многих других), здесь соседствуют очерки о тех, кто долгое время оставался изгоем для своей страны (И. Мазепа, С. Петлюра, В. Винниченко, Н. Махно, С. Бандера). В книге помещены и биографии героев политического небосклона, участников «оранжевой» революции – В. Ющенко, Ю. Тимошенко, А. Литвина, П. Порошенко и других – тех, кто сегодня является визитной карточкой Украины в мире.

Валентина Марковна Скляренко , Оксана Юрьевна Очкурова , Татьяна Н. Харченко

Биографии и Мемуары
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное