Николай Языков: биография поэта

«Сказка Пушкина, meines Erachtens [на мой взгляд], не в пример хуже всего, написанного Жуковским. Где же его сказка «Балда»?..» (Комовскому, 13 апреля 1832 года).

Тот случай, когда Комовский ему возразил – во многом негативно относящийся к творчеству Пушкина, здесь он не согласен Языковым:

«Жуковский, как сказочник, обрился и приоделся на новый лад, а Пушкин – в бороде и армяке. Читая «Спящую царевну», нельзя забыть, что ее читаешь; читая же сказку Пушкина, кажется, будто слушаешь рассказ ее по русскому обычаю для того, чтобы сон нашел.»

(Интересно, вспомнил ли Языков об этом письме, когда Хомяков отпустил бороду и облачился в армяк, после чего борода и армяк начали становиться чуть ли не форменной одеждой славянофилов?)

И сам Языков рвется принять ярое участие в этом споре, в этом поэтическом состязании. Понемногу отодвигая лирику в сторону, он берется за две крупные вещи: «Сказку о пастухе и диком вепре» и «драматическую поэму» «Жар-Птица». Следуя Жуковскому, он пишет сказки вольным, без рифм, предельно приближенным к прозе стихом (и тем тщательнее отделывает каждый стих, потому что когда стихи лишаются «оперения рифмы» и других четко обозначенных глазу и слуху читателя подпорок, их внутреннюю гармонию и естественность ритмических переходов надо удерживать на тончайших вещах, чтобы все не развалилось); он продвигает в сказки и авторское «я» и признаки времени, признаки современной ему культуры: тут и модные в его время карточные игры, и модные танцы, и упоминания о «публикациях в газетах», и множество более мелких подробностей, относящихся и к обществу и к литературно-общественной борьбе языковского времени.

Об этом и было сказано, что поэзия Языкова в то время становится подземным потоком, еще не готовым вновь выйти на поверхность земли.

Колоссальный труд. И – невольная мысль может закрасться – не был ли он мартышкиным трудом? Время – мол, вроде бы – все расставило по местам. Сказки Пушкина у всех на слуху, знаемы наизусть с самого раннего детства, а сказки Языкова и даже Жуковского сейчас мало кто читает.

Во-первых – пусть это не главное, но стоит отметить – нащупано было немало ценного. Шла работа над установлением самой тесной взаимосвязи между сказкой и современностью, какой эта связь должна быть? Можно припомнить, например, что многие мультфильмы нашего, начала двадцать первого века, времени, где богатыри пользуются интернетом и смартфонами, именуемыми забавными псевдо-древнерусскими названиями, и где много других аллюзий с современностью возникает, по принципам намного ближе к Языкову, чем к Пушкину. Да и бесчисленное множество других примеров найти. Так что не впустую все наработки были.

Но и это – сколько-то побочное. Чтобы понять главное, отступим еще немного назад. Интерес Языкова к сказкам и к народному творчеству в целом не вспыхнул внезапно в начале 1830-х, он намного более раннего происхождения. Как и спор с Пушкиным о природе современной поэтической сказки. Он пишет из Дерпта брату Александру 18 января 1828 года:

«Читаю русские сказки: жаль, что это собрание их чрезвычайно глупо, бестолково, неполно и переиначено на новый лад. Из них можно составить предприятие знаменитое – только надобно прежде перечитать все другие собрания сего рода, чтобы узнать истинный дух старины глубокой, напитаться им и явить свету произведение самостоятельное, своенародное, а не mixtum compositum, подобно Руслану Пушкина».

С годами этот интерес ширится и от собственно сказок распространяется на народное творчество в целом. Именно Языков выступает чуть ли не главным инициатором собирания Петром Киреевским народных песен – и проявляет недюжинные энергию и неутомимость, помогая Петру Васильевичу уже в этом «предприятии знаменитом», всячески поддерживая его и тормоша всех окружающих, чтобы и они помогали.

12 июля 1831 года он пишет брату Александру из подмосковного Ильинского, куда на свою дачу вывезли его Елагины-Киреевские: