Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1)

Читателю известно, что предшествующие страницы нашей бесхитростной хроники охватывают период более трех лет, и пока истекал отпуск Томаса Ньюкома и отрастали усы Клайва, жизнь прочих лиц, связанных с нашей историей, тоже шла своим чередом, и одним прибывало счастье, а других оно покидало. Повествование наше до сих пор представляло собой ряд неторопливых сцен, так что волей-неволей приходилось вести его в настоящем времени, а автор исполнял роль хора в трагедии: он пояснял от случая к случаю, — то напрямик, то намеком, — что произошло между актами и как очутились герои в том или ином положении. В современном театре, как то ведомо театральным критикам, пояснения к действию чаще всего выпадают на долю второстепенных персонажей. Обычно это — два прогуливающихся джентльмена из приятелей сэра Гарри Таланта, которые приветствуют молодого баронета в столице, а заодно рассуждают о скупости старого набоба, его дядюшки, и о глубине чувств, питаемых героем к леди Аннабель, premiere amorese [88]

. Или же это одетая в белое полотно наперсница облаченной в белый атлас героини. Или — "эй, Том, мошенник!.." — камердинер, либо выездной лакей, более или менее смышленый и дерзкий, этот отлично нам знакомый тип слуги в ботфортах и ливрейном кафтане с красным воротником и обшлагами, которого сэр Гарри безбожно честит и весьма нерегулярно оплачивает, но упорно держит при себе. Или Люсетта, служанка леди Аннабель, которая относит ее billets-dox и прочитывает их по дороге, знает все семейные тайны, прячет любовника под кушетку и в интермедиях поет куплеты. Так и нам сейчас предстоит заглянуть в частную жизнь Чарльза Ханимена, проникнуть в тайны преподобного джентльмена и поведать публике о том, что произошло с ним за те последние несколько месяцев, когда он лишь изредка, хотя и не без приятства появлялся на нашей сцене.

Пока у племянника его пробивались усы, а деньги и отпуск зятя приходили к концу, надежды мистера Ханимена начали увядать, проповеди тускнеть, а его блестящая некогда слава сходить на нет. Немало причин способствовало его плачевному нынешнему состоянию. Часовня леди Уиттлси, когда ни заглянешь в нее, теперь не бывает переполнена. На церковных скамьях зияют пустые места, и уже не трудно устроиться с удобством у самой кафедры, откуда проповедник, глянув поверх приложенного к глазам платочка, не увидит больше лорда Дремли: его светлость ходит нынче спать в другое место; а вслед за ним откочевал и весь правоверный бомонд. И не приходится бедному пастырю бросать умильные взгляды на парижские шляпки аристократок и читать восторг на обращенных к нему прелестных личиках обитательниц Мэйфэра. В часовне сидят теперь безвкусно разодетые купцы из соседних лавок со своими семействами, а одну из лучших скамей занимает дворецкий Ридли с сыном и супругой. Конечно, у старого Ридли вид самый благородный — плешивая голова, вместительный жилет и молитвенник с золотым обрезом, — и у Джей Джея прекрасное одухотворенное лицо, но миссис Ридли!.. На ее пухлой физиономии так и написано: кухарка и экономка. Да и музыка здесь уже не та, что прежде. Ушел этот бунтарь и привереда бас Гаркни и сманил с собой четырех лучших мальчиков-певчих — они исполняют теперь куплеты в "Музыкальной пещере". Ханимен с полным правом может жаловаться на гонения и сравнивать себя с отшельником, ведь он действительно проповедует в пустыне. Когда-то его, как раньше другого пустынника — святого Иеремию, посещали львы. Больше они к нему не ходят. Львы, посещающие пастырей, лижут теперь стопы другим духовным отцам; они пресытились застарелыми проповедями бедняги Ханимена. За последние три года у Ханимена повсюду расплодились соперники и увели его овечек в свои овчарни. Мы же знаем, что эти наивные твари всегда бегут друг за дружкой — такова их овечья природа. Быть может, в церкви Святого Иакова, что совсем рядом, объявился новый проповедник — смелый, решительный, блестящий, общепонятный, образованный, но не педантичный; его мужественный голос проникает в сердца, его проповеди толкуют о жизни, об отношениях между людьми, о мудрости общежития, а не только о вере; и люди — самые учтивые, умные, начитанные, нарядные и эгоистичные толпой валят к нему в церковь послушать разок-другой его поучения. А так как людей умных, начитанных, нарядных и прочее и прочее на свете достаточно много, их яркая процессия не иссякает круглый год, до отказа заполняя церковь святого Иакова. А потом рядом появится какой-нибудь кликуша-шарлатан, у которого ни знаний, ни учености, ни милосердия и который только и умеет запугивать публику угрозами и будоражить силой своего гнева, и она будет толпой ходить к нему, покуда ей не наскучит гром его проклятий. А тем временем старые мирные церкви по соседству все так же звонят в свои колокола и по воскресеньям отворяют врата свои для смиренных прихожан и рассудительного пастыря, который всю неделю трудится в школе и у одра болезни, даруя кроткий свет, вдумчивое поученье или безмолвную помощь.