Нюрнберг вне стенограмм

Судейский молоток привез с собой судья от США Френсис Биддл, очень рассчитывавший, что именно его выберут председателем МВТ. По существующей легенде, этот молоток использовался на церемонии избрания Франклина Д. Рузвельта губернатором штата Нью-Йорк. Рузвельт долго хранил его у себя как счастливый талисман, а затем подарил Биддлу. Когда же место председателя занял англичанин Джеффри Лоуренс, Биддл нашел в себе силы и перед открытием – 20 ноября 1945 года – торжественно вручил молоток своему коллеге. Когда процесс открывался, молоток лежал на положенном месте (что зафиксировано кинохроникой), но через два дня он просто исчез. Как вспоминал А. И. Полторак: «Узнав историю этого инструмента, его “увели” журналисты, скорей всего, американские. Биддл длительное время был безутешен, но Лоуренс пережил происшедшее без заметного волнения».

Член Трибунала от США Френсис Биддл и заместитель члена Трибунала от США Джон Паркер

Зал был отделан темно-зеленым мрамором и деревом. Ниже судейского стола располагался секретариат. Еще ниже – стенографистки (американские стенографистки работали на специальных машинках). Напротив стенографисток, через не очень широкий проход, сидели защитники подсудимых, в большинстве своем члены национал-социалистской партии с большим стажем. Справа, за трибуной, с которой выступали обвинители, стояли обвинительские столы всех 4-х делегаций – советской, американской, английской и французской. Сзади обвинителей, перед галереей прессы и балконом для лиц, присутствовавших на Суде (Visitors’ Gallery) обычно сидели члены нашей и других делегаций, в том числе и я.

Подсудимые находились в отгороженном отсеке слева от столов обвинителей и входа в Зал cуда. Защитники сидели перед ними в мантиях. Перед судебными заседаниями обвиняемых доставляли по одному и под конвоем из тюрьмы, по подземному ходу, затем на лифте на 3-й этаж.

За спиной подсудимых, сидевших в два ряда, стояла американская охрана.

Трибуна для свидетелей располагалась слева от судейского стола, на одном уровне со специальными кабинами для переводчиков-синхронистов.

Как я уже писала, для входа в Зал cуда у нас были специальные пропуска, такие же, как для входа на территорию Юстиц-Паласа, но только полосы были не голубые, а грязновато-желтые.

Подсудимые сидели в тюрьме в отдельных камерах, но обедали вместе. Во время заседаний суда имели право переговариваться друг с другом и со своими адвокатами.

23

Что представляли из себя подсудимые в Зале cуда и как они себя вели?

Надо сказать, что все они поголовно и единодушно выставляли себя чуть ли не как «невинных детей». Разумеется, никто из них не имел «ни малейшего представления» ни о преступных методах войны, использовавшихся нацистской Германией, ни о пытках и расправах в застенках гестапо, ни о деятельности СС и СД, ни о том, что творилось в концлагерях и лагерях смерти. Во всем были виноваты, по их заверениям, прежде всего Гитлер и Гиммлер (благо ни того, ни другого не было в живых).

Никто из подсудимых не выступил в защиту нацизма – той самой идеологии, которая привела их к власти и которую они так рьяно проводили в жизнь. Никто друг друга не поддерживал, не защищал.

И невольно приходили на память тысячи растерзанных фашистами людей, не предавших ни своих товарищей, ни своих идеалов; людей, которые предпочли мученическую смерть предательству и не дрогнули, какие бы чудовищные пытки им ни пришлось перенести. А ведь среди тех людей действительно были и дети. Достаточно вспомнить «Молодую гвардию».

Конечно, никто из руководителей Третьего рейха не рассчитывал кончить жизнь на виселице. Их взгляд на будущее был более «оптимистичен», хоть и «однобок». Но они собирались подчинить себе весь мир, топтать вековые культуры и истреблять целые народы. Так нужно же было иметь достоинство мужественно идти до конца – проиграв.

Могли ли они, отчаянно пытавшиеся «спасти свои шкуры», вызвать иное чувство, кроме брезгливого презрения? Нет, нет и нет! Если не считать, конечно, ужаса.

Итак.