Нюрнберг вне стенограмм

Вид на Зал заседаний МВТ. Справа – скамья подсудимых, в центре – столы обвинения, за ними – места для прессы и гостей

Что-то колебалось в моей душе, но особенно раздумывать было некогда. Американец ждал. Я знала, где находилась печать у Озоля в письменном столе, нередко ею пользовалась в его присутствии. Много раз Озоль оформлял визы при мне, не проводя при этом никаких расспросов или процедур.

Короче говоря, я поставила печать.

Прошло несколько дней. Озоля по-прежнему не было. И вот днем, когда я находилась опять-таки одна в кабинете, вошел американский офицер. Званий их я не различала, они меня мало интересовали. Офицер был похож на испанца. На лице у него был шрам. В руке – стек. Мой посетитель спросил, не помню ли я о визе, выданной немецкому ученому, и сообщил, что, к сожалению, произошла большая неприятность, т. к. немец оказался шпионом и был схвачен в Берлине. К сожалению, продолжал американец, на визе стояла моя подпись. Он не был уверен, что советские власти отнесутся к этому благожелательно, тем более что официального права подписывать визу и ставить печать у меня не было. Я слушала, догадываясь, что за офицер ко мне явился и куда он клонит. Мысли вихрем неслись в голове. Никто, как назло, в кабинет не являлся. Каким-то десятым чувством я понимала, что выражение моего лица не должно было отражать ничего, кроме крайней растерянности и испуга. Американец продолжал вкрадчиво говорить… Я вспомнила, что уже встречала его в зале суда. Он там мелькал. Но за визой приходил не он… За это можно было зацепиться. Я стала лепетать насчет того, что за последние дни довольно много оформила виз и не очень хорошо понимаю, о какой конкретной визе шла речь. Я протянула руку и «на голубом глазу» попросила американца показать мне визу, которую он держал в руке, с «сочувствием» меня разглядывая. Кто был перед ним? Запутавшаяся девчонка, которую нужно было запутать. Он протянул мне визу. Выхватив ее из его рук, я вскочила, как ужаленная, и закричала во весь голос «Вон!». Стиснув зубы и сощурившись, американец вышел.

Вся в слезах я бросилась к Лихачеву и все рассказала. Связались с Берлином. Оказалось, что никакого шпиона никто не ловил. Меня успокоили, но посоветовали впредь быть осторожней.

Этот урок я запомнила на всю жизнь.

28

С офицером мне довелось вскоре встретиться опять.

В какой-то погожий день Лихачев, Зоря, Соловов и я поехали по окрестностям Нюрнберга. Местность, как известно, там холмистая, дорога была полна крутых поворотов. Вскоре сзади машины появились двое вооруженных мотоциклистов, спереди добавился один. Машина была «взята в вилку». Расстояние между мотоциклистами и нами постепенно сокращалось. Наконец, был дан знак следовать за мотоциклистом, который был впереди.

Нас привезли к большому зданию, напоминавшему загородный особняк. Лихачев и Зоря были в военной форме. Они остались в машине, являвшейся своего рода «советской территорией». Борис Соловов и я проследовали в дом.

В огромном, довольно мрачном, почти пустом помещении, оборудованном под кабинет, спиной к окну, за большим письменным столом стоял похожий на испанца американский офицер со стеком и шрамом на лице.

Состоялся резкий разговор. Говорила я, поскольку знала английский язык. В ответ на вопрос, на каком основании мы были задержаны, американец заявил, что мы «превысили скорость». Это была чушь: скорость в американской зоне вообще никто не соблюдал. Ее просто никто, по-моему, и не устанавливал. «Когда вы приедете в Москву, – заявила я, – вас встретят с большим гостеприимством». «Будь она трижды проклята, ваша Москва, вместе со всеми вами и вашим Сталиным!» – заорал американец и хлестнул стеком по письменному столу. – «Уберите ваш стек! Я не негр!» – крикнула я. Мы с Борей повернулись и пошли к дверям, ожидая, что нам, того гляди, в спину выпустят пулю.

Машину отпустили. Мы повернули назад. За нами проследовали мотоциклисты.

Когда мы отъехали на определенное расстояние, раздался выстрел. В нас не попали, следы пули были обнаружены сзади на машине.

Так закончилась эпопея с «испанцем».

Все-таки, как много значит возраст. Сейчас, когда я пишу эти строки, я не перестаю удивляться своей отчаянной, в общем-то, смелости. В моем теперешнем возрасте я не уверена, что смогла бы себя так повести.

29

В Нюрнберге за мной ухаживал Константин Федин. Он тоже посещал ресторан в «Гранд-Отеле», и мы часто сидели за одним столом. Его манера вести себя (и ухаживать тоже) переносила мое воображение во времена Интервенции, Гражданской войны и белой эмиграции в Одессе. С Фединым мне было как-то «не по себе» и скучно. Однажды он попросил кельнера поднести по рюмке вина семейству нищих немцев, которые нас развлекали в ресторане отеля, пиликая на инструментах, не умея ни петь, ни играть. Выпив вино, кланяясь жалко и подобострастно, семейство спустилось с эстрады, подошло к нашему столику и затянуло «Темную ночь…» Холеными руками Федин показывал немцам на свою «даму».