Нюрнберг вне стенограмм

Однажды прошел слух, что будет организована охота. Мужчины облачились в подходящие костюмы, долго и тщательно чистили ружья. Я взирала на приготовления несколько скептически. Мне казалось, что все играли роль бывалых охотников, но вряд ли охотились когда-нибудь на самом деле.

Уже на месте Р. А. Руденко и мне поручили обязанности загонщиков. Мы должны были двигаться по лесу, на некотором (видимом) расстоянии друг от друга, в указанном направлении. При этом мы должны были громко и часто издавать следующее сочетание звуков: «Тр-р-р-ра! Тр-р-р-ра!»

Охота началась.

Лес был негустой, привлекательный, смешанный. Тут и там затрещали выстрелы. Создавалось странное ощущение, будто стреляли со всех сторон, в хаотических направлениях. Издавая свои «Тр-р-р-ра!» елико возможно громко, я оглядывалась кругом, боясь, как бы ненароком не подстрелили, в первую очередь, Руденко. Возможно, у Романа Андреевича, плутавшегося среди кустарника в длинном кожаном пальто, возникли аналогичные опасения на этот счет, потому что дистанция между нами стала постепенно сокращаться, и под конец мы дружно шествовали бок о бок, нога в ногу, рука в руке.

И вдруг прямо перед нами из-за кустов выскочила маленькая лань. Сама дрожа, прелестная молоденькая «мама» заслонила собой насмерть перепуганного и ничего не соображавшего детеныша. Мы остановились как вкопанные. Допустить, чтобы их убили, было просто невозможно. Забыв обо всем, я стала метаться из стороны в сторону по поляне, истошно крича: «Не стреляйте! Не стреляйте! Здесь Руденко!!!» Выстрелы прекратились. Лань скрылась. Не знаю, как Руденко, но я была счастлива.

Никто ничего не подстрелил. Когда стемнело, было решено двигаться домой. По пути обильно поужинали в каком-то охотничьем замке, где накануне останавливалась пересыльная группа советских пленных, направлявшаяся на Родину. Кто-то слышал, что среди них находился родственник Молотова.

На самом деле это были лишь слухи, но основанные на реальной истории. Двое советских военнослужащих, попав в немецкий плен, назвались родственниками В. М. Молотова. Один – Василий Георгиевич Тарасов – назвался сыном наркома Григорием (у Молотова была одна-единственная дочь Светлана), другой – Василий Васильевич Кокорин – его племянником, заявив, что его мать – Ольга Михайловна Скрыбина (сестру Молотова на самом деле звали Зинаида) – родная сестра наркома. Тарасов был разоблачен еще немцами, а Кокорин, давший согласие работать на немцев, после войны был доставлен в СССР и 10 января 1952 года приговорен военным трибуналом Московского военного округа к высшей мере наказания и 26 марта расстрелян.

Перспектива вернуться в Нюрнберг без добычи «охотников» не радовала. Они сидели надутые и злые. Велико было их ликование, когда в свет фар попал выскочивший на шоссе неизвестно откуда заяц. Он долго несся, ничего не видя, пока не попал под колесо. Для большей достоверности его «подстрелили». Вернувшись домой, демонстрировали как нечто само собой разумеющееся, весьма небрежно: мол, ездили ведь, в сущности, рассеяться и погулять.

32

Время от времени в Нюрнберге устраивались приемы. Я присутствовала только на тех, которые давались в «Доме Руденко». Их было немного.

Помню, мы готовились принять американцев. Накрыли стол, разложили карточки, чтобы не было путаницы, кто с кем будет сидеть. В последний момент один из американцев явился со своей секретаршей. Мне пришлось уступить ей свое место. Таким образом я оказалась на другом конце стола, среди группы молодежи. По ходу приема переводчикам приходилось довольно туго: они говорили не умолкая, не имея времени на еду, едва успевая глотнуть вина или кока-колы. Мне шепнули, что я сижу в обществе сына главного американского судьи Джексона (он именовался Lord Justice Jackson)[204], прибывшего на прием в сопровождении двух американских контрразведчиков (сынок, говорили, везде появлялся только с ними; может быть, они его охраняли).

Главный обвинитель от США Роберт Джексон в своем кабинете

Компания была, безусловно, не из самых приятных. Сидевшие во главе стола Александров и Лихачев наблюдали за мной с некоторой тревогой. Вообще появление этих субъектов (не исключено, что были и другие) было маложелательным.